Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

Володарь заметил вражеского воина, убившего гридня и пытавшегося попасть в Василька. Подскочил он к нему сбоку, ногой отпихнув пешца, пытавшегося преградить путь, саблей снёс с шелома противника еловец[287], крикнул:

— Ну вот, убивец, твоя очередь!

Черниговец оказался ловок и силён. Первый удар Володаря он отбил, затем сам двуручным мечом едва не отсёк князю десницу. Чувствуя резкую боль в плече, Володарь перехватил саблю в левую руку. Ударил сбоку, по-половецки, с просвистом, что было силы, снёс черниговцу чуть ли не пол-лица. Покатился вниз по склону увала покорёженный вражий шелом. Рухнул, вылетев из седла, могучий всадник, оскаленный ряд зубов на перерубленном, искажённом до неузнаваемости лице дополнил страшную картину лежащих в беспорядке под копытами коней мёртвых тел.

«И это я содеял?! Я, Володарь, которого с детства учили творить благо?! Обучали заповедям Христовым! Но это же вражина был лютый, едва брата моего не сгубил!» — мешались, путались в голове мысли.

— Княже, гоним их! — раздался рядом бодрый голос Юрия Вышатича. — Бегут вороги! Удрал Святополк с поля бранного! И Святоша за им вослед! Токмо пятки сверкали! Испужались креста святого!

Вражьи рати отхлынули, скрылись за вершинами холмов, стихал вдали шум боя. К Володарю подвели старика-лекаря, осторожно сняли кольчугу, разрезали нижнюю окровавленную сорочку. Лекарь осмотрел рану, ощупал её, смазал и туго перевязал.

— Кость задета у тя, княже! Но ничего, вылечим! — сказал добрый седой старичок. — Колодки привесим, перетянем, седьмиц шесть-семь — и заживёт, срастутся косточки!

Володарь слабо улыбнулся и глухо промолвил, сетуя:

— Семь седьмиц. Долго.

На берегу Белки дружины Ростиславичей нагнали брошенный киянами воинский обоз. В беспорядке метались из стороны в сторону захваченные врасплох слуги. Улан подтащил к Володарю кого-то отчаянно упирающегося.

— Беренди енто, княже! Прислужник Святополков. Он у князя Василька очи вынул!

Торчин злобно ругался и смотрел на Володаря со жгучей ненавистью.

— Жаль, тебя не достал мой нож! — прохрипел он гортанным голосом, извиваясь змеёй и тщетно пытаясь вырваться из крепких объятий Улана и взявшегося помогать другу Биндюка.

— Дозволь, голову сему ворогу ссечём! — попросил Биндюк.

— Саблю о него поганить не будем, друга! — отмёл предложение отрока Володарь. — Вон на том дубу повесьте эту ядовитую собаку! Другим нашим ворогам в назидание!

Беренди прохрипел ещё что-то ругательное, но затем, исполненный злобы, затих.

«Этот хоть умереть сумел достойно. Не то что боярин Лазарь», — подумал Володарь, краем глаза увидев, как дёрнулось в предсмертной агонии и тяжело повисло на дубовом суку тело торчина.

Также удалось захватить перемышлянам уже возле самой границы своей земли другого исполнителя злой воли Игоревича и Святополка — конюха Сновида. Этот ползал перед Володарем на коленях, визжал от отчаяния, рыдал, молил:

— Не убивай, не убивай! Не губи душу христианскую! Не ведал, не ведал ничтоже! Заставили мя! Приказали! Всё Беренди, он содеял лихо!

— Этого поднять! — приказал Володарь двоим дружинникам. — Пинка под зад да вышвырнуть за межу владений наших! С грязью не воюю, длани замарать боюсь!

— Добр, добр ты, княже Володарь! Не сгубил, пощадил! — улыбался, противно дёргая головой, Сновид.

Перемышляне швырнули Святополкова прислужника в буерак. Исцарапав лицо и руки о колючий кустарник, уполз Сновид к своему князю на Волынь. Всю дорогу била его дрожь, казалось, что за ним гонятся, что Володарь изменил своё решение и приказал его догнать и убить. Спокойно почувствовал себя конюх, лишь когда очутился за надёжными крепостными стенами Владимира-на-Луге.

...Дружины Ростиславичей гнали Святополка и его союзников только до границы своих владений. Затем воинству велено было остановиться. Киевскому владетелю послана была новая грамота с такими словами:

«Мы не пришли чужие земли разорять и людей невинных побивать, но себя и свои земли оборонять токмо. И так как Бог нам в том помощь свою явил, то не хотим за межу владений своих на чужую землю и ногою переступить».

Бесславно бежал Святополк обратно во Владимир-на-Волыни. Над Русской землёй стоял плач, ибо много сынов её полегло в кровавой сече на Рожни поле.

Володарь, держа руку на перевязи, возвратился в Перемышль. Радости в душе у него не было, одно ожесточение на Святополка и иже с ним владело Ростиславичем. Думалось с отчаянием: когда же все эти крамолы кончатся?! Рати, сечи, разорения, смерти?!

Понимал он, чуял душой: немало ещё предстоит им всем претерпеть, немало вынести испытаний.

...Вскоре после битвы над Рожни полем разразилась гроза. Яркими вспышками засверкали молнии. Радко, весь мокрый, в крови и грязи, до сумерек бродил по полю, но так и не смог отыскать среди убитых тела Воикина.

ГЛАЗА 76

Святополк тянул из оловянной чары пшеничный ол, хмуро исподлобья поглядывал на паробков-сыновей и собравшихся в горнице бояр. Вот Жирята, хитрый лис, весь напряжённый, вытирает цветастым платом с чела обильный пот. Вот Путята, незадачливый вояка, с золотой воеводской гривной на толстой шее, нахохлившийся, молчаливый, виновато низящий взор. Здесь же досадливо покусывающий уста худой, как жердь, Туряк. Всё это его ближники. Ага, вон и Сновид приполз, упал ниц перед стольцем, сбивчиво, с дрожью в голосе, прерывая слова свои рыданиями, рассказал, как отпустил его Володарь, не стал губить.

— Он об тебя, дурака, ноги вытер, а ты и рад! А ещё в старшую дружину метишь! Тьфу! — Святополк злобно сплюнул.

Путята, видно, решил отвлечь князя, утишить его готовый вырваться наружу гнев, заговорил мягко, вкрадчиво:

— Не всё так худо, княже великий! Послы наши в Царьграде шлют весточку добрую. Базилевс Алексей желает выдать за тебя одну из своих дочерей. Принял твоё предложение. Вторая дочь его, порфирородная царевна Варвара, в скором времени прибудет в Киев и обвенчается с тобой. Сведал базилевс, что половчанку, дочь поганого Тогорты, в монахини ты постриг, и велел передать, что препятствий браку твоему с дочерью своей более не видит.

Новость была добрая. Породниться с императором ромеев означало для Святополка возвыситься над прочими князьями. Понимал