Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной - Мохандас Карамчанд Ганди

В марте 1916 года пандит Мадан Мохан Малавияджи предложил Имперскому законодательному совету резолюцию о полной ликвидации системы контрактации. Лорд Хардинг объявил, что «получил от Его Величества обещание вскоре ликвидировать» эту систему. Однако мне показалось, что Индию не может удовлетворить столь туманное обещание, и я посчитал, что настало время открыто выступить против системы. Индия мирилась с ней из-за своей небрежности, но теперь народ был готов начать борьбу. Я встретился с некоторыми лидерами, написал статьи в газеты и убедился, что общественность твердо поддерживает немедленное упразднение системы. Было ли это подходящим поводом для сатьяграхи? Я не сомневался, что было, но пока не определил modus operandi.

Тем временем вице-король не скрывал того, что означает фраза «вскоре ликвидировать». Он объяснил, что «система будет ликвидирована через определенное время, в течение которого могут быть приняты некоторые другие альтернативные организационные меры».

Тогда, в феврале 1917 года, пандит Малавияджи попросил разрешения представить законопроект о незамедлительной ликвидации системы. Лорд Челмсфорд отказал. Настало время мне отправиться в путешествие по стране, чтобы провести всеиндийскую агитацию.

Но прежде чем приступить к агитации, я счел необходимым встретиться с вице-королем. Он немедленно принял меня. Мистер Маффи, сейчас сэр Джон Маффи, был его личным секретарем. Я близко познакомился с ним, потом поговорил с лордом Челмсфордом, который в прежних неопределенных выражениях все же обещал оказать мне поддержку.

Свое путешествие я начал с Бомбея. Мистер Джехангир Петит взялся созвать митинг под руководством Имперской гражданской ассоциации. Но сначала исполнительный комитет ассоциации собрался, чтобы обсудить разработку резолюций, которые намеревались рассматривать на митинге. Доктор Стэнли Рид (ныне сэр), Лаллубхай Самалдас, адвокат Натараджан и мистер Петит присутствовали на совещании комитета. В центре дискуссии был вопрос сроков, в течение которых правительству следовало ликвидировать систему контрактации. Было представлено три предложения: «ликвидировать по возможности быстрее», «ликвидировать к 31 июля» и «ликвидировать немедленно». Я выступал за конкретную дату, поскольку в этом случае мы могли решить, что предпринять дальше, если правительство не удовлетворит наше требование к назначенному дню. Лаллубхай был сторонником немедленной ликвидации. Он заявил, что слово «немедленно» будет означать более короткий срок, чем «к 31 июля». Я объяснил, что народ не поймет смысла слова «немедленно». Если мы хотим, чтобы люди на что-то решились, нужно назвать им конкретную дату. Каждый будет трактовать слово «немедленно» по-своему — правительство воспримет его иначе, чем народ. А вот 31 июля невозможно трактовать как-то иначе, и, если к этому дню ничего не будет сделано, мы сможем перейти к дальнейшим действиям. Доктор Рид поддержал мой аргумент, а потом с ним согласился и Лаллубхай. Итак, мы решили, что правительство должно ликвидировать систему к 31 июля и ни днем позже. Резолюция была одобрена на митинге в Бомбее, а затем и на других митингах по всей Индии.

Миссис Джаиджи Петит не пожалела сил, организовав женскую депутацию, которая должна была встретиться с вице-королем. Среди дам из Бомбея, вошедших в состав депутации, я запомнил имена леди Тата и ныне покойной Дилшад Бегам. Депутация произвела надлежащий эффект. Вице-король дал положительный ответ.

Я посетил Карачи, Калькутту и многие другие города. Повсюду проходили прекрасно организованные митинги и царил невероятный энтузиазм. Я не ожидал ничего подобного, когда начинал агитационную кампанию.

В те дни я обычно путешествовал один и потому приобрел очень необычный опыт. Люди из уголовного розыска постоянно следили за мной, но, поскольку скрывать мне было нечего, они меня не беспокоили, да я и сам не доставлял им трудностей. К счастью, к тому времени меня еще не наделили титулом «махатма», хотя я слышал, как его часто выкрикивали там, где люди хорошо знали меня.

В один из дней агенты все же потревожили меня на нескольких станциях, проверили мой билет и записали его номер. Я, конечно же, с готовностью отвечал на все задаваемые мне вопросы. Другие пассажиры принимали меня за садху или факира. Заметив, как со мной обращаются на каждой станции, они рассердились и принялись бранить агентов.

— Зачем вы пристаете к этому бедному садху без всякого повода? — с негодованием спрашивали они.

— Разве вы уже не показали свой билет этим негодяям? — обращались они ко мне.

Я мягко отвечал:

— Мне несложно показать им билет. Они всего лишь исполняют свои служебные обязанности.

Однако пассажиров это не успокоило. Они все больше сочувствовали мне и резко возражали против подобного обращения с невинным человеком.

Но агентов я еще как-то терпел. Настоящим испытанием стали поездки в третьем классе. Тяжелее всего пришлось, когда я ехал из Лахора в Дели. Я сначала отправился из Карачи в Калькутту через Лахор, где мне предстояло пересесть в другой поезд. Но найти свободное место в вагонах у меня не получилось. Они были забиты людьми, и те, кто мог пробраться внутрь, нередко применяли силу и часто проникали в вагон через окно, если двери были уже заперты. Мне нужно было добраться до Калькутты к назначенному дню митинга, и если бы я пропустил этот поезд, то не смог бы приехать вовремя. Я почти оставил надежду попасть в вагон. Меня нигде не пускали. Неожиданно один носильщик, заметивший мои метания, подошел ко мне и сказал:

— Дайте мне двенадцать анн, и я найду место.

— Хорошо, — ответил я, — вы получите свои двенадцать анн, как только я сяду.

Молодой человек стал переходить от вагона к вагону, взывая к пассажирам, но на него никто не обращал внимания. Когда поезд уже готовился к отправлению, кто-то из пассажиров сказал:

— Мест здесь нет, но можете впихнуть его в вагон, если желаете. Вот только ему придется стоять.

— Как вам это? — спросил носильщик.

Я охотно согласился, и тогда он поднял меня и затолкал в вагон через окно. Так я попал в поезд, а молодой человек заработал свои двенадцать анн.

Ночь превратилась в сплошное мучение. Остальные пассажиры кое-как сидели, а я простоял два часа, держась за цепь верхней полки. Некоторые пассажиры постоянно приставали ко мне.

— Почему вы не садитесь? — то и дело спрашивали они.

Я пытался объяснить им, что для меня нет места, но они раздражались все сильнее, ведь я стоял прямо перед ними, хотя сами они вольготно расположились на верхних полках. Они продолжали досаждать мне, а я продолжал спокойно отвечать им. Наконец они смягчились. Несколько человек спросили, как меня зовут, и потеснились, чтобы дать мне возможность сесть. Так я был вознагражден за мое терпение. Я смертельно устал, у меня кружилась голова. И снова Бог спас меня, когда я крайне нуждался в этом.

Я все-таки сумел добраться до Дели, а затем до Калькутты. Магараджа Кассимбазара, председатель митинга в Калькутте, приютил меня в своем доме. Как и в Карачи, здесь царил всеобщий энтузиазм. На митинге было несколько англичан.