Путеводитель потерянных. Документальный роман - Елена Григорьевна Макарова

— Да. На свадьбе Веры и Вальтера.

«В апреле 1943 года Вальтер и Вера сыграли свадьбу. Не на свободе, как мечтал Вальтер, но с „семейным правом“: в случае депортации их отправят вместе, одним транспортом. Иржи присутствовал на обряде бракосочетания».

— Вот это точно ложь! Я лежал в больнице. Как раз незадолго до их свадьбы я получил повестку на транспорт. Чтобы избежать отправки, нужно было что-то сделать. Например, укол молока. Актриса Нава Шен согласилась и сделала мне укол в бедро, в женской уборной. Поднялась температура, нога распухла. Хирург вытащил из нее килограмм творога.

Подали хлебцы. Иржи поднес тарелку к носу, повздыхал от удовольствия и уткнулся в текст.

«Магдебургские казармы, помещение № 118, сцена терезинского театра. Одиннадцать часов, мягкий свет апрельского утра. Около пятидесяти молодых людей стоят среди потухших прожекторов и театральных декораций, изображающих операционную. Юноши в шляпах, взятых напрокат, в темных костюмах, тоже одолженных, выглядят как выпускники школы на групповом снимке. Жених, молодой человек, что-то громко обсуждает с товарищами. Невеста, семнадцатилетняя девушка, час тому назад сняла с себя тренировочный костюм, а через пару часов, уже как замужняя дама, будет в спецовке возить по улицам Терезина катафалк с ящиками, матрацами и досками.

Два серебряных подсвечника, чаша с „вином“, черный кофе, три раввина, свадебный балдахин. Первый раввин ищет спички и не может найти, у второго и третьего тоже нет спичек. Мужчины шарят по карманам — нету. Наконец молодая свекровь, мать жениха, привычным жестом заядлого курильщика выуживает коробок из кармана. Невеста и жених — под балдахином, раввин произносит молитву на иврите, жених повторяет. Второй раввин поет псалмы, третий на немецко-ивритском наречии бормочет что-то про совместный жизненный путь и брачные обязательства, как того требует еврейский обычай. Театр, комедия, третьестепенные актеры, операционная на сцене — бесконечный сюрреализм терезинской жизни. Две горящие свечи в тяжелых подсвечниках; молодые люди подбрасывают в воздух не только жениха, но и (о ужас!) невесту». П. Счастный[62]. «Ведем», 1943 год.

— Хороший перевод, — похвалил меня Иржи. — Если так пойдет, сможешь и за Кундеру взяться. Видишь, тут есть сноска на источник, а где-то не было. За этим надо следить. Это я тебе говорю, как сносочник высокой пробы. Кстати, Пепек Счастный тоже был в нашей ячейке. В Освенциме он прыгнул на проволоку под током.

— Ужас.

— Пепек так и написал — «О, ужас!», только по другому поводу.

— По какому?

— Вот я и не понял. Вера не была толстой. Она была тоненькой, застенчивой. Может, боялась выпасть из рук? Однажды и меня так подбрасывали, это было неприятно. Но я-то и впрямь был толстяком. Зденка откормила. На всю жизнь вперед. Кстати, не оплатит ли ЮНЕСКО кружку пива?

Иржи пошел к стойке, дал поручение и проследовал дальше. Оставшиеся страницы можно было не читать. Там должно быть все правильно. Разве что Иржи укажет на недостающие сноски.

— Вспомнил! — Иржи вернулся с огромной пивной кружкой в руках. — После свадьбы Вера навестила меня в больнице. Принесла кусочек бухты, так назывался у нас пирог из моченого хлеба, пропитанного маргарином и посыпанного сверху несколькими крупинками сахара. Я было подумал, что она хоть чуть-чуть, но все-таки влюблена в меня, но она, светясь счастьем, сказала: «Теперь нас с Вальтером разделит только смерть». Что, собственно, и случилось.

Дунув на пиво, Иржи сделал большой глоток и уставился в текст.

«Пятнадцатого и восемнадцатого декабря 1943 года в так называемый „семейный лагерь“ было отправлено 5004 человека. Пятнадцатого — Иржи. А восемнадцатого — Верины родители, старшая сестра и бабушка».

— Эта связь совсем уж непонятна. Верину семью я не знал.

Иржи Франек, 2000. Фото Е. Макаровой.

— Они все погибли, кроме сестры, которая была старше Веры на десять лет. Дальше про Освенцим и «семейный лагерь», частично из книг, частично из твоего интервью со Стивеном Дином. Можешь не читать.

— Нет уж, прочту.

Семейный лагерь

Я заказала еще одну порцию «Капрезе», под пиво. Молчаливое чтение сопровождалось хрустом с причмокиванием и тяжкими вздохами.

«Освенцим делился на два лагеря: А — Освенцим и Б — Биркенау. В Биркенау был лагерь Б1, женский, и Б2, где были мы, мужчины. Б2 делился на Б2а, Б2б, Б2в и Б2 г. Возле нас был цыганский лагерь Б2в и смешанный лагерь Б2 г. Наш „семейный лагерь“ Б2б находился в центре большого лагеря, где-то 300 квадратных метров. Было небезопасно разговаривать с кем-либо из Б2а или Б2в, эти лагеря были от нас отделены. При всем том была жуткая теснота — там, куда можно было бы поместить тысячу людей, поместили десять тысяч.

В лагере была большая улица, в начале улицы — ворота, охраняемые эсэсовцами. Возле ворот — тюремная кухня, за ней — жилые бараки. Барак был 20 метров длиной, посередине труба, с обеих сторон — печи.

Поскольку „семейный лагерь“ был создан как алиби на случай визита представителей Красного Креста, узники не были обриты наголо и не носили арестантскую одежду. Их чуть лучше кормили и разрешали писать открытки на волю, правда, по заданной схеме. Дети пели в хоре, а в 1944 году даже посещали концерты женского симфонического оркестра под управлением Альмы Розе. Ходить было недалеко: так же как и „семейный лагерь“, „филармония“ помещалась прямо против крематория.

„Семейный лагерь“ просуществовал с сентября 1943‐го до июля 1944 года. Заселение и ликвидация проходили в два этапа. Сентябрьский транспорт из Терезина в Биркенау (5007 человек) был уничтожен 8 марта 1944 года, на Пурим. Пятого марта узникам было велено написать открытки и пометить их двадцать вторым марта. Тридцать семь мальчиков были отобраны Менгеле для проведения опытов.

Декабрьский транспорт сорок третьего и майский сорок четвертого года прошли селекцию в июле. Из семи с половиной тысяч человек тысяча двести были отобраны на работу в трудовые лагеря, остальные шесть тысяч триста узников были уничтожены в газовой камере 14 июля 1944 года.

Иржи работал воспитателем у Фреди Хирша. Тот добился того, чтобы два барака были отданы детям. Выходить не разрешалось, лишь в редчайшие моменты и на несколько минут. Была жуткая погода — холод, вечная зима…

В Терезине дети со временем утратили чувство опасности, что могли — воровали, что могли — прятали. В Освенциме, под постоянной завесой смрадного дыма, они боялись, кричали по ночам. В группе Иржи было пятнадцать мальчиков. После завтрака начиналась учеба. Все старались быть „нормальными“ и учить нормально. То есть дать детям всестороннее образование. Иржи преподавал чешский язык (там были только чешские дети), а также историю, географию, математику на уровне седьмого класса общеобразовательной школы. Час математики, час чешского языка…