Хороший, плохой, неживой - Ким Харрисон

Я – домашний зверек. Опасный, которого следует укротить. Воткем считает меня Пискари.

– Он сказал, что понимает мое желание иметь друга, а неручного зверька, но позволить тебе остаться как есть – небезопасно. Он говорил,что я утратила контроль над ситуацией, и пошли слухи. Тут я заплакала, потомучто он такой добрый, а я его огорчила. – Слова Айви вылетали короткимифразами, ей трудно было говорить. – И он заставил меня сесть рядом, обняли стал шептать, как он мной гордится, и как любил мою прабабушку – почти так,как меня любит. Это все, чего я хотела в жизни, – сказала она, –чтобы он мной гордился. Айви коротко и болезненно рассмеялась.

– Он говорил, что понимает мое желание иметьдруга, – сказала она, отвернувшись к стене и закрыв лицо волосами. –Он мне говорил, что сотни лет ищет кого-нибудь достаточно сильного, чтобывыжить при нем, что моя мать, бабка и прабабка были слишком слабы, а вот у меняесть воля к жизни. Я ему сказала, что не хочу жить вечно, и он отмахнулся отэтих слов, сказал, что я его избранница, что я останусь с ним навсегда.

Плечи ее тряслись под пледом.

– Он меня обнимал, успокаивал мои страхи перед будущим.Сказал, что любит меня и гордится мною. А потом он взял меня за палец и пустилсебе кровь.

Кислый ком поднялся у меня из живота, я его проглотила.Голос Айви стал едва слышным, голод и нужда – как спрятанная стальная лента.

– О Боже, Рэйчел, как он стар! Это было как живоеэлектричество, оно из него хлынуло, как вода из колодца. Я попыталась уйти. Яхотела уйти и пыталась, но он меня не отпускал. Я сказала «нет» и бросиласьбежать, но он поймал меня. Я пыталась отбиваться, он даже этого не заметил. Яумоляла его, но он держал меня и заставил его отведать.

Голос стал хриплым, ее трясло. Я села на край кровати,переживая ее ужас. Айви затихла, и я ждала. Лица ее мне было не видно – но ябоялась на него смотреть.

– А потом мне не нужно было думать, – сказала она,и меня потряс ее ровный голос. – Наверное, я потеряла сознание на секунду,я хотела этого – силы и страсти. Он так стар. Я его стащила на пол и села нанего верхом. Я взяла все, что у него было, а он прижимал меня к себе, побуждаяидти глубже, выпить больше. И я взяла это, Рэйчел. Я взяла больше, чем надобыло. Он должен был меня остановить, но дал мне взять все.

Я не могла шевельнуться, пригвожденная ужасом.

– Кист пытался нас остановить. Пытался встать междунами, просил Пискари, чтобы тот не давал мне брать слишком много, но с каждымглотком я все больше и больше от себя теряла. Кажется… кажется, я Киста ранила.Сломала ему… я только помню, что он ушел, а Пискари… – тихий полныйудовольствия звук сорвался у нее с губ, когда она снова повторила его имя: –…Пискари притянул меня обратно. – Она сладострастно пошевелилась подчерными простынями. – Он ласково приложил к себе мою голову, прижал менятеснее, чтобы убедить, что он хочет меня, чтобы я увидела, что ему еще есть чтоотдать.

Ее сотрясало тяжелое дыхание, она свернулась в тугой узел –удовлетворенная любовница превращалась в избитого ребенка.

– Я взяла все. Он дал мне взять все. Я знала, зачем онэто делает, и все равно взяла.

Она замолчала, но я знала, что она еще не договорила. Мне нехотелось слышать ни слова больше, но я знала, что она должна это сказать – илипостепенно сама себя с ума сведет.

– С каждым глотком я чувствовала, как растет егоголод, – шептала Айви. – Его отчаянное желание. Я знала, что будет,если я не остановлюсь, но он сказал, что можно, что все хорошо, и так давноэтого не было! – почти простонала она. – Я не хотела переставать. Язнала, что будет, и не хотела переставать. Моя вина.

Обычная фраза жертв изнасилования.

– Нет, не твоя, – сказала я, кладя руку наприкрытое одеялом плечо.

– Моя, – возразила она, и я отодвинулась, когда вее голосе прозвучали низкие сладострастные нотки. – Я знала, что случится.И когда я взяла все, что у него было, он попросил свою кровь обратно – я знала,что так будет. И я отдала ему ее – хотела отдать и отдала. И это было чудесно.

Я заставила себя дышать.

– Прости меня Боже, – шептала она, – я ожила!Я три года не жила. Я стала богиней. Я могла дарить жизнь. Я могла ее отбирать.Я видела его такого как есть, и хотела быть такой, как он. И его кровь горелаво мне, будто была моей, его сила стала совсем моей, и мощь его – совсем моей,и меня жгло безобразной и прекрасной правдой его существа, и он попросил менястать его наследником. Он попросил меня занять место Кистена, сказал, что ждал,чтобы я поняла, что это значит, и только теперь мне это предлагает. А когда яумру, стану ему равной.

Я поглаживала ее по голове, и у нее закрылись глаза,прекратилась дрожь. На нее наваливалась сонливость, лицо становилось спокойным,пока ум прокручивал этот кошмар, ища способ как-то с ним жить. Я подумала, несвязано ли это как-нибудь с рассветом, уже озарившим небо за ее шторами.

– Я пошла к нему, Рэйчел, – прошептала она.Бледные губы потихоньку обретали цвет. – Я пошла к нему, и он впился вменя, как дикий зверь, а я была рада боли. Зубы его были Божьей истиной,врезающейся мне в душу. Он терзал меня, потеряв самообладание от радости, чтополучает обратно свою силу, отдав ее мне так запросто. И я плыла в этойрадости, хотя он почти раздавил мне руки и разорвал шею.

Я заставила себя продолжать ее гладить.

– Это было больно, – вдруг прошептала онапо-детски, и веки у нее задрожали. – Ни у кого нет столько вампирскойслюны, чтобы преобразовать такую боль, и он лакал мое страдание и муку так же,как лакал мою кровь. Я хотела дать ему больше, доказать ему свою верность, чтоя, хотя и подвела его, не укротив тебя, все равно буду его наследником. Сексулучшает вкус крови, – сказала она еле слышно. – Гормоны делают ееслаще, и потому я открыла себя ему. Он сказал «нет», хотя и стонал от желания,сказал, что может убить меня по ошибке. Но я заводила его, пока он уже не могостановиться. Я этого хотела. Хотела даже когда было больно. Он взял все, ивызвал у нас оргазм как раз когда меня убил. – Она задрожала, закрывглаза. – Бог мой, Рэйчел, я думаю, он убил меня.

– Ты не мертва, – прошептала я, но со страхом,потому что не была в этом уверена. Но ведь мертвая она не могла бы находиться вцеркви? Разве что она еще в переходном состоянии. Время, за которое меняласьбиохимия, не было четко ограничено. Какого черта я тут делаю?

– Я думаю, он меня убил, – повторила она, и голосее поплыл – она засыпала. – Я думаю, я сама себя убила. – Совсемдетский голос, и веки затрепетали. – Рэйчел, я умерла? Ты не присмотришьза мной? Чтобы солнце меня не сожгло, пока я сплю? Ты меня посторожишь?

– Тс-с-с, – прошептала я в страхе. – Спи,Айви.

– Я не хочу быть мертвой, – бормотала онанепослушными губами. – Я сделала ошибку, я не хочу быть наследникомПискари. Я хочу здесь остаться, с тобой. Можно мне с тобой? Ты меняпосторожишь?