Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография - Роб Уилкинс

Сьюзен Байетт, которая всегда заступалась за Терри: ее преданность и высокая оценка перед лицом презрения интеллектуалов невероятно много для него значили. Еще приглашали сэра Дэвида Джейсона – он прийти не смог, но прислал, как один рыцарь другому, стихи, которые Колин торжественно продекламировал перед собравшимися:ОДА СЭРУ ТЕРРИ ПРАТЧЕТТУ ОТ СЭРА ДЭВИДА ДЖЕЙСОНА  Дэвид вам пишет, но есть одно но:  Он же – волшебник, и эльф заодно;  Пишет вам Ринсвинд, что чары творил,  А может быть, Альберт, что Смерти служил.  Эти характеры столь хороши,Столько в них жизни и столько души,  Что только Пратчетт мог их написать.Он – словно поезд: нельзя опоздать,  Чтобы попасть в удивительный мир,  Где к магам скелеты приходят на пир.  И королева там точно была —  Вот почему она меч подняла,  Чтоб рыцарь шуток и феерийОтныне звался сэром Терри[81].  Сэрьезного сэрства нам обоим[82].

Терри взял слово, чтобы нас поблагодарить, но его тут же захлестнули эмоции. Терри Пратчетт – и вдруг лишился дара речи. Редкое зрелище.

Итак, теперь он и правда был сэр Теренс Пратчетт – какой же невероятной показалась бы эта перспектива его учителям в те времена, когда он залезал на парты в начальной школе; но все-таки это случилось, воплотив самые невероятные из амбициозных мечтаний Айлин Пратчетт. Он получил собственный герб – книги и кукушечья иглоногая сова на шлеме[83], – а также латинский девиз: «Noli timere messorem» – или, как это звучит в оригинале от Blue Oyster Cult, «Не бойся жнеца» (Don’t Fear the Reaper). А вот чего у него еще не было, так это меча. Практически первой реакцией Терри, когда Колин сообщил новости, был вопрос: «Мне теперь можно носить меч?» Тот ответил, что сомневается. «Терри решил, что это как-то неправильно», – говорит Колин.

Но Терри мог хотя бы выковать меч, несмотря на жалкие ханжеские правила насчет его ношения на людях. Причем выковать по старинке. Внимательное чтение последних рецензий в журнале «Какой меч выбрать?» и поход с кредиткой в магазин мечей – это не для него. Напротив, он увидел возможность превзойти все свои прежние ремесленные начинания – создать меч с нуля. И он эту возможность не упустил.

Для помощи с плавкой Терри привлек местного кузнеца Джейка Кина. Его первые слова при встрече с Джейком:

– Мне известно из надежного источника, что ты полный безумец. Это правда?

– Конечно, – ответил Джейк.

– Хорошо, – сказал Терри. – Люблю безумцев.

Вместе они собрали железную руду на известном Джейку поле рядом с Тисбери – целых 60 килограммов. Построили на территории особняка печь, собрав с полей сено и овечий помет и смешав их с глиной, нарытой в котловане возле моего дома, очень удачно в этот исторический момент прираставшего двухэтажной пристройкой. Они обожгли руду на костре, добавив осколки Сихотэ-Алинского метеорита в качестве «громового железа», по народным преданиям, полного магической силы6. Затем раздробили руду и расплавили в печи – разожженной, разумеется, трением, а не какими-то там магазинными спичками, – и получили две железных заготовки, из которых выковали на наковальне два слитка – или, в случае менее умелого Терри, что-то вроде металлического «Тоблерона». Их отнесли Гектору Коулу, кузнецу и специалисту по мечам, чтобы тот сделал вожделенное церемониальное оружие. Вместе с Гектором у его печи в Мальборо Терри участвовал в ковке клинка. Когда Гектор наконец показал готовый меч, уже с рукояткой, Терри был заметно тронут и с трепетом рассматривал его на свету. Человеку, всю жизнь посвятившему работе с неосязаемым, создание чего-то настолько материального – причем дедовским способом – принесло неизмеримое удовольствие.

Знал ли Терри, как тяжело трудился Колин Смайт, чтобы отстоять его кандидатуру в рыцари? Конечно же знал. Ожидал ли Колин благодарности в трогательный миг единства автора и его давнего агента? Очевидно, нет. Колин, наверное, как никто другой, понимал, что это просто не в стиле Терри.

А может, теперь уже в стиле. Однажды, чуть позже, когда они шли по Лайбрари-сквер в Тринити-колледже, Терри отвел Колина в сторонку и – проследив, чтобы больше никто не услышал, – сказал: «Спасибо тебе, Колин. Словами не передать, как я это ценю».

* * *

И по-прежнему продолжалось творчество. А пока продолжалось творчество, продолжался и Терри Пратчетт. В 2008 году, впервые с 1986‐го, не вышло ни одного романа о Плоском мире – а ведь во многие предыдущие годы выходило по два, так что фанаты ощущали заметную депривацию. В 2009‐м Терри изо всех сил постарался компенсировать перебой в поставках, написав самый длинный роман о Плоском мире7.

В мае 1998 года, во время тура, посвященного «Последнему континенту», Терри ждал в аэропорту Ньюкасла рейс домой, в Саутгемптон. В своем отчете он написал: «По телевизору в зале ожидания показывали какой-то футбольный матч между людьми в красном и людьми в черно-белом. Я посмотрел минут пять – никогда в жизни не посвящал столько времени футболу. Казалось очевидным, что люди в красном разбираются в футболе лучше, но я решил никому не говорить».

Быстрая проверка выявляет, что видел Терри финал Кубка 1998 года, где «Арсенал» в красном победил «Ньюкасл» в черно-белом со счетом 2:0 благодаря голам Марка Овермарса и Николя Анелька. Так что люди в красном и правда разбирались в футболе лучше, и пятиминутный анализ Терри, основанный на многолетнем опыте категорического отказа смотреть любые спортивные соревнования, попал в точку. Может, уже тогда должно было стать ослепительно очевидно, что Терри Пратчетт – идеальный автор для 540‐страничного исследования этой игры и всего с ней связанного. Так или иначе, всего десять лет спустя он такое написал.

– Я понял! – объявил он однажды, ворвавшись утром в Часовню с торжествующим выражением на лице. – Самое важное в футболе – то, что дело не в футболе.

Это, конечно, давало Терри карт-бланш на любые вольности в романе – но тем не менее было правдой. У футбола есть своя культура, подразумевающая определенное поведение и преданность, простирающаяся далеко за пределы игры, которая якобы находится в ее центре. И это явно относится к Плоскому миру – где до сих пор, указывается в начале романа, проводится беззаконная уличная «Игра, Футбол именуемая, тако же Забава Бедняков»[84], как гласит древний мелкий шрифт8. И в любом случае эта книга говорит о спорте не больше, чем о профессорах Незримого Университета и самопознании свечного макальщика Натта, и отсылает к «Матчу дня» не больше, чем к «Ромео и Джульетте».

К этому времени способность Терри работать за клавиатурой оставила его полностью, но мы нашли программу распознавания речи в надежде, что, когда меня не будет рядом, он сможет хоть как-то переносить слова в компьютер. В свое время мы учили компьютеры говорить, неужели теперь не научим