Гостья - Симона де Бовуар

Эти слова стоили ей усилий, по отношению к Пьеру это было своего рода отступничеством, и тем не менее они выражали лишь правду, она действительно отказывалась вставать на его сторону.

– Вы считаете меня слишком поддающейся влиянию, – сказала Франсуаза. – Впрочем, он почти никогда не говорит мне о вас.

– Он должен так меня ненавидеть, – с грустью сказала Ксавьер.

Наступило молчание.

– А вы? Вы его ненавидите? – спросила Франсуаза. Сердце ее сжалось; весь этот разговор имел лишь одну цель: подсказать ей этот вопрос, она начинала понимать, к какому исходу они продвигались.

– Я? – спросила Ксавьер. Она бросила на Франсуазу умоляющий взгляд. – У меня нет ненависти к нему.

– Он уверен в обратном, – сказала Франсуаза. Повинуясь желанию Ксавьер, она продолжала: – Вы согласились бы снова встретиться с ним?

Ксавьер пожала плечами.

– Он этого не хочет.

– Я не знаю, – сказала Франсуаза. – Если бы он знал, что вы о нем сожалеете, это бы все изменило.

– Естественно, я сожалею, – медленно произнесла Ксавьер и добавила с неуместной непринужденностью: – Вы же прекрасно знаете, что Лабрус не тот человек, с которым можно перестать встречаться без сожаления.

С минуту Франсуаза смотрела на мертвенно-бледное лицо, от которого исходили фармацевтические запахи; гордость, которую Ксавьер сохраняла в своей скорби, была до того жалкой, что Франсуаза почти невольно произнесла:

– Возможно, я могла бы попытаться поговорить с ним.

– О! Это ни к чему не приведет, – возразила Ксавьер.

– Не уверена, – ответила Франсуаза.

Свершилось, решение было принято само собой, и Франсуаза знала, что теперь она не сможет больше помешать себе привести его в исполнение. Пьер выслушает ее с недобрым выражением лица, ответит без мягкости, и его резкие фразы откроют ему самому силу его неприязни к ней. Франсуаза уныло опустила голову.

– Что вы ему скажете? – вкрадчиво спросила Ксавьер.

– Что мы говорили о нем, – отвечала Франсуаза. – Что вы не выразили никакой ненависти, совсем напротив. Что если только он забыл свои нарекания, то вы, со своей стороны, будете счастливы вновь обрести его дружбу.

Она отстраненно рассматривала пеструю обивку. Пьер изображал равнодушие к Ксавьер, но стоило произнести ее имя, как сразу чувствовалось, что он настороже; однажды он встретил ее на улице Деламбр, и Франсуаза увидела промелькнувшее в его глазах дикое желание броситься к ней. Быть может, он согласится снова встретиться с Ксавьер, чтобы помучить ее вблизи, быть может, тогда она снова завоюет его. Но ни утоление его злобы, ни возвращение его беспокойной любви не сблизят его с Франсуазой. Единственно возможное сближение – это отослать Ксавьер в Руан и начать жизнь заново без нее.

Ксавьер покачала головой.

– Не стоит стараться, – сказала она со страдальческим смирением.

– Я все-таки могу попробовать.

Ксавьер пожала плечами, словно отказываясь от всякой ответственности.

– О! Делайте что хотите, – добавила она.

Франсуаза рассердилась. Ксавьер сама довела ее до этого своим выражением лица, а теперь по своему обыкновению укрывается за высокомерным равнодушием, избавляя себя таким образом от позора поражения или от неизбежной благодарности.

– Я попробую, – повторила Франсуаза.

У нее не оставалось ни малейшей надежды быть связанной с Ксавьер той дружбой, которая единственно могла бы ее спасти, но, по крайней мере, она сделала все, чтобы заслужить ее.

– Я сейчас же поговорю с Пьером, – сказала она.

Когда Франсуаза вошла в кабинет Пьера, он все еще сидел за своим рабочим столом с трубкой во рту, со всклокоченными волосами и радостным видом.

– Какой ты прилежный, – сказала она. – Ты все это время не вставал с места?

– Ты увидишь, думается, я проделал хорошую работу, – сказал Пьер. Он повернулся на стуле. – А ты? Ты осталась довольна? Программа была хорошая?

– О! Мы не пошли в кино, этого следовало ожидать. Таскались по улицам, было бессовестно жарко. – Франсуаза присела на подушку на краю террасы; воздух немного посвежел, тихонько шелестели верхушки каштанов. – Я рада предстоящему путешествию с Жербером, я устала от Парижа.

– А мне предстоит ежедневно дрожать за тебя, – сказал Пьер. – Ты благоразумно будешь посылать мне каждый вечер телеграмму: «Пока жива».

Франсуаза улыбнулась ему. Пьер остался доволен своим днем, лицо его выглядело веселым и ласковым. Случались такие минуты, когда можно было подумать, что с прошлого лета ничего не изменилось.

– Тебе нечего опасаться, – ответила Франсуаза. – Пока еще слишком рано для настоящих гор. Мы отправимся в Севенны или в Канталь.

– Надеюсь, сегодня вы не станете весь вечер строить планы, – с опаской сказал Пьер.

– Не бойся, мы избавим тебя от этого, – ответила Франсуаза. Она снова немного робко улыбнулась. – Нам с тобой тоже вскоре предстоит строить планы.

– Верно, не пройдет и месяца, мы уедем, – сказал Пьер.

– И надо, наконец, решить куда, – добавила Франсуаза.

– Я думаю, в любом случае мы останемся во Франции, – сказал Пьер. – К середине августа следует ожидать напряженного периода, и даже если ничего не случится, неприятно будет очутиться на краю света.

– Мы говорили о Корде и Юге, – сказала Франсуаза и добавила со смехом: – Будут, естественно, и пейзажи, но мы увидим множество маленьких городов. Ты ведь любишь маленькие города?

Она с надеждой взглянула на Пьера; когда они останутся наедине, вдали от Парижа, возможно, он уже не утратит этого дружеского, спокойного вида. Как ей не терпелось увезти его с собой на долгие недели!

– Я с восторгом буду бродить с тобой по Альби, Корду, Тулузе, – сказал Пьер. – И ты увидишь, время от времени я честно буду совершать большой поход.

– А я без ворчания буду сидеть с тобой в кафе столько, сколько захочешь, – со смехом подхватила Франсуаза.

– Что ты собираешься делать с Ксавьер? – спросил Пьер.

– Семья Ксавьер очень хочет принять ее на каникулы, она поедет в Руан, ей не повредит поправить здоровье.

Франсуаза отвернулась; если Пьер помирится с Ксавьер, что станется с этими счастливыми планами? Он может снова воспылать к ней страстью и возродить трио; придется брать ее вместе с ними в путешествие. У Франсуазы перехватило дыхание: никогда она ничего так страстно не желала, как этого долгого уединения.

– Она больна? – холодно спросил Пьер.

– Скорее, она в плохом состоянии, – ответила Франсуаза.

Не следовало ничего говорить; следовало предоставить ненависти Пьера медленно угаснуть в равнодушии, он уже был на пути к выздоровлению. Еще месяц, и под небом Юга этот лихорадочный год станет лишь воспоминанием. Надо было только ничего не добавлять и переменить тему. Пьер уже готов был открыть рот, он собирался заговорить о чем-то другом, но Франсуаза его опередила.