Хроника взятия Сеуты - Гомиш Ианниш де Зурара

их могло быть, насчет числа коих были различные мнения, и немало прославляемо было злополучие, доставшееся их врагам. Однако превыше всех вещей говорилось о деяниях, свершенных Инфантом Доном Энрики, ибо все прочее (todo o al) они оценивали [в сравнении с ними] как дела малые. Иные заботились о том, чтобы разместить (recadarem) пленников, насчет охраны коих было проявлено великое тщание: одних забирали на галеры, других помещали в такие темницы, в надежности коих можно было не сомневаться.

Многие имели заботу о том, чтобы разведать (escoldrinhar), с какой стороны всего вернее пришла (se azara) та победа; и были такие, что целиком приписывали ее Богу, каковые среди всех прочих рекли наиболее истинно, говоря, что все приказы немногому бы послужили, кабы мавры возымели предусмотрительность закрыть свои ворота и не пожелали бы выходить наружу; ибо сколь бы мало ни держались они, защищая свой город, не могло быть так, чтобы в краткое время не пришла к ним великая подмога от их соседей и родичей.

Другие говорили, что то [ничему] не служило, ибо хоть они и закрыли ворота, у них не было провизии, и она не смогла бы прийти к ним столь скоро извне, сообразно великой их неподготовленности (despercebimento).

— Как могло быть, — говорили те, — чтобы мавры защитили город, хоть и закрыли они ворота, — ведь Король приказал разбить свой лагерь на Алмине, где маврам был дан такой бой силами их врагов. При таком же множестве его войск никогда не удалось бы избежать того, чтобы в скором времени не забрались бы [наши] люди поверх тех стен, и хотя [жители] города имели припасы, тех не могло быть столько, чтобы хватило на подобное множество мавров, какое было в городе, поскольку помимо его жителей было там множество иных, извне, что остались там с первого раза когда корабли отправились в Барбасоти, не говоря уже о прочих, коих Сала бен Сала не пожелал принимать в пригороде и [потому] пребывавших вовне, каковых было необходимо, чтобы он принял, когда узрел, что городу окончательно решено дать бой.

— Умолкните теперь, — говорили тем другие. — Ибо после Бога ни одна вещь не заслуживает там такой хвалы, как благородный совет, что держал Король; ибо коли мавры были бы предупреждены, хотя бы и не более чем за месяц, город никогда не был бы взят прежде, чем на то не была бы израсходована вся Португалия, кусок за куском.

И так, в сих делах и рассуждениях, провели его [Короля] войска ту часть ночи; однако разумение Короля не искало ни одной из сих вещей, но [вместо того] он возлежал, размышляя о великой милости, что оказал ему Бог, для каковой он просил Его в душе своей, чтобы он открыл ему возможность и путь для того, чтобы он мог ее сохранить и защитить чрез свидетельство подобного чуда, и таким образом, чтобы память о той победе осталась бы в наследство всем рексам [королям], что впоследствии будут владеть его достоянием.

ГЛАВА LXXXIX

О великом плаче, что мавры творили о потере своего города

Жалостливою вещью было слышать стоны тех мавров, после того как они удалились от сени стен своего города — ведь уход они предприняли чрез густоту зарослей своих огородов и садов, и не было там ни одного, кто бы тотчас по первом приходе мог бы ощущать себя в безопасности, сколь бы укромным (escuso) ни было место, — до того были напуганы (amedorentados) они избиением, кое узрели свершенным в отношении их соседей и родичей.

Однако после того, как стала спускаться ночь, они, уже обретя отчасти некоторую смелость, начали выходить из тех зарослей, каждый со своей стороны, и звать друга друга по собственным своим именам. И матери звали детей, и мужья — жен, и те, кому довелось быть найденным, имели некоторое средство для своего утешения, хоть и не могло оно послужить им долго, поскольку воспоминание об общей их потере не могло быть заслонено никакою иною лучшею вещью, сколь бы велика та ни была, сверх же всего не было там никого, у кого не нашлось бы, кого оплакать, ибо одним недоставало детей, другим — жен и друзей, и были там такие, кому недостало всех.

И так начали они творить свой плач, весьма скорбный, оплакивая свою потерю, ибо вспоминали о вещах, ими потерянных, каковых было столько и столь великих, что у каждого в отдельности вызывали весьма мучительное сожаление, и тогда они называли их благородство, сообразно тому, что каждый из них потерял.

— Есть ли в мире разумение, — говорили они, — кое может вместить то, что такой благородный и такой царственный город смог быть потерян в один день? Воистину, не живые люди, но силы преисподней были те, кто обрушился на нас, ибо едва ли можно будет поверить, что подобное дело могло быть свершено в столь краткое время какою-либо земною силой или мощью.

— И напишут авторы историй, — говорили они [далее], — что никогда ни одна кампания не была столь неудачливою, как сия наша, ибо находись мы даже посреди поля, имея пред собой редкие стога сена [в качестве укреплений], и то не могли бы быть побеждены более легким образом. И если бы по крайней мере наш злой жребий предоставил нам блага настолько, чтобы мы имели некоторый промежуток [времени], в каковой могли бы проведать о нашем поражении, что немало послужило бы для нашего предупреждения!

И тогда они начинали рассказывать друг другу обо всех событиях своего ухода, и кто были те, кто погиб сразу на первой улице и кто впоследствии, и рассказывали, кроме того, о великом множестве своих родичей и друзей, что лежали разбросанными (jazia espargida) по улицам и площадям города. Старики говорили, что слышали, как их отцы и деды вели разговоры о той потере, с упоминанием о том, что настанут дни, когда тот город должен будет весь ороситься кровью своих детей, ss. [scilicet, «а именно»], своих жителей. Другие пересказывали сны, в коих зрели чудесные вещи, им явленные, о каковых после утраты они объявляли. Был один, что сказал там:

— Когда я был юн, мой отец отправил меня в Тунис, к одному моему дяде, там проживавшему, каковой отдал меня в учение к муэдзину (almoedam) главной мечети. И однажды, беседуя с ним, я рассказывал ему о достоинствах сего города, он же по окончании моих