Распускающийся можжевельник - Кери Лэйк

позади нас становится громче, в то время как несколько заблудившихся альф приближаются.

— Какого хрена ты ждешь, красной ковровой дорожки? Трипп кричит изнутри грузовика, и следующий вдох вырывается из моих легких в истерическом смехе.

Мы обходим машину, направляясь к задней части, и Рис откидывает брезент, открывая незнакомые лица, столпившиеся внутри. Мужчины. Женщины. Дети. Их униформа и костлявые тела однозначно говорят о том, что они выжившие из Calico.

Рис сажает меня в кузов грузовика, и как только я помогаю втащить его внутрь, грузовик кренится вперед, поднимая облака пыли вокруг оставшихся позади альф.

Схватив руками по обе стороны от моего лица, Рис смотрит на меня сверху вниз. Уголки его губ приподнимаются в легкой улыбке, прежде чем он прижимает их к моим.

— У нас получилось. Мы в безопасности, Рен.

Я хватаю его за запястья и со слезами на глазах улыбаюсь, кивая.

— В безопасности.

Глава 43

С горящим факелом в руке, я оглядываюсь назад, туда где Рис стоит позади меня, и по его кивку бросаю его на оставленный нами бензиновый след впереди. Огненное кольцо опоясывает основание небольшого здания и проскальзывает через открытую дверь, за которой все папки лежат в коробках на полу.

Каждый файл тех, кто прошел через Calico.

Оранжевый монстр проглатывает коробки и разбросанные бумаги, в которых подробно описана каждая процедура, каждый ужасающий эксперимент, поднимая в воздух облако пепла, избавляя наш вид от самых мрачных моментов.

Я протягиваю руку и собираю остатки в ладонь.

Кто-то сказал бы, что стирать улики — трагедия.

Но доказательства никогда не будут стерты, пока есть те, кто рассказывает истории невинных и хранит их воспоминания.

Эпилог

Два месяца спустя…

Я лежу поперек мотоцикла,

припаркованного недалеко от шоссе 66 где-то в Нью-Мексико, подставляю голову солнцу и позволяю теплому жару пустыни окутать мое лицо. Журнал у меня на коленях открыт на странице, которую я взяла за правило читать ежедневно. Хорошее напоминание моему поколению и грядущим поколениям.

Ты видишь мир таким, какой он есть. Я вижу мир таким, каким он не является. Но то, что мы видим индивидуально, сформировано нашим прошлым, нашим опытом и нашими надеждами на грядущее. Всегда помните, что у каждого есть своя история, и вы никогда в жизни не познаете ненависти к другому человеческому существу.

Я молюсь, чтобы со временем ваше поколение исцелилось от наших ошибок. Возможно, вы узнаете правду, которая каким-то образом ускользнула от нас на этом пути — в мире нет вакцины, способной излечить ненависть и безразличие к человеческим страданиям. Это самые опасные болезни из существующих.

Теперь это твой мир, Рен. Живи так, как ты его видишь.

Мягкое прикосновение к моей щеке заставляет меня открыть глаза и увидеть Риса, стоящего надо мной и предлагающего мягкого плюшевого кролика, похожего на Сарай. Несмотря на свой возраст, он на удивление все еще цел и покрыт лишь небольшим количеством грязи.

Быстрый взгляд в сторону здания показывает разбитое окно, через которое Рис забрался внутрь, казалось, всего несколько секунд назад. Выцветшие радуги и солнце, нарисованные на стенах, едва ли придают зданию вид детского сада, который когда-то здесь стоял.

— Это было быстро.

— Сел, как ты просила?

— Да, это идеально. Я привязываю кролика к спинке сиденья уже собранной бечевкой и улыбаюсь.

— Ему это понравится.

— Ей — поправляет Рис, кладя руку на мой живот, который еще не начал проявляться. Ей это понравится.

— Ты надеешься, что она папина дочка, но она вероятно закончит так же, как я. Эмоционально замкнутая. Опасающаяся мужчин.

— Упрямая до безобразия, — добавляет он и целует меня в губы.

— Сыну было бы ненамного лучше, если бы он пошел в меня.

Я поднимаю брови и вздыхаю. — Верно. Ты не очень хорош в том, чтобы делиться, и ты съедаешь инжира в два раза больше своего веса. Пожимая плечами, я улыбаюсь.

— Может быть, у нас будут близнецы. У моей матери были. Я почти уверена, что это генетическое.

Его глаза расширяются при этом, как будто он никогда не задумывался о такой возможности.

— Я не знаю, готов ли мир к этому.

— Мир? Или ты?

— Оба. Он хихикает и, зацепив пальцем мой подбородок, снова прижимается губами к моим.

— Я люблю тебя, маленькая птичка. Всегда любил. Всегда буду.

— Я тоже тебя люблю. Я не колеблясь говорю это вслух. К черту боль.

— Ты готова? спрашивает он, приподнимая брови.

Кивая, я улыбаюсь и убираю папин дневник в свою сумку.

— Давай сожжем резину.

Когда я оборачиваюсь, Рис стоит на коленях рядом с мотоциклом, держа что-то между пальцами. Я смотрю вниз на бронзовый витой металл, который он протягивает и усиленно моргаю, неуверенная понимаю ли я что происходит. Старомодная отмычка, свернутая в кольцо, зажата между его большим и указательным пальцами.

— Я помню, ты собирала ключи. Нашел это в своей сумке. Потирая металл, он отводит свой взгляд от моего.

— Я знаю, ты не сторонник традиций но я хотел сделать это официально. Настолько официально, насколько это возможно. Я люблю тебя, Рен. Ты единственная кто когда-либо открывал мое сердце. Он надевает металл на мой палец, и он идеально подходит.

— Я никогда не причиню тебе боли. Я никогда не покину тебя. Я никогда не захочу никого другого. Могу я иметь честь называть тебя своей?

Я смотрю на кольцо, по спирали поднимающееся по моему пальцу, и сморгиваю слезы.

— Мне нравилось мечтать, что однажды я найду ключ, который откроет где-то спрятанное сокровище. Что-то важное или ценное. Как будто у меня в руках ключ ко всей истории чьей-то жизни. Я вращаю ключ вокруг пальца и позволяю гладкой стали скользить по моей коже. Кажется таким глупым, что изогнутый кусок металла мог так много значить для меня. Что это могло только усилить ту безграничную любовь, которую я испытываю к нему. Такая легкомысленная и совершенная одновременно.

Поднимая на него взгляд, я улыбаюсь и глажу его по щеке.

— Ты — моя история, Рис. Для меня это самое важное. Ответ да".

Он поднимается на ноги, и его поцелуй такой же почтительный, как и его слова, молчаливо выражая свою любовь и преданность. Он целует меня так, словно скоро наступит конец света, и мы все, что осталось.

— Я надеялся, что ты это скажешь.

— Эй! Ромео и Джульетта! Мы идем или нет? Я разворачиваюсь туда, где Ригс заводит свой байк, позади него две шеренги байкеров и два зеленых грузовика замыкают шествие.

Новые участники нашего каравана — это те, кого Трипп, Тинкер и Ригс освободили от Calico. И хотя солдаты Легиона действительно появились на шахте в тот день, их встретили эвакуированные туннели, начиненные взрывчаткой, установленной Тинкером.

Насколько нам известно, с тех пор рейдов не было.

Стена все еще охраняется Легионом, и с их уменьшенной численностью мы могли