Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

он посмотрел на меня… это были глаза Бога! У нее такие же божественные глаза, – настаивала Та’ана Лаакс у Эрат, но так, чтобы ее не слышали руна и прочие беженцы. – Эта девочка принадлежит к роду Китхери.

– И скитается в здешней глуши одна, в обществе подобного чудища? – воскликнул Шетри. – Голая и говорящая только на руанже? – Он предпочитал придерживаться своего первого впечатления, говорившего, что он снова галлюцинирует, и никак не мог полностью отказаться от этого мнения.

– У изменника была дочь от Жхолаа Китхери. Родившаяся шестнадцать лет назад, – подчеркнула интонацией Та’ана. – Как ты не понимаешь? Ее воспитали руна, на юге. Бесхвостый монстр – это один из иноземцев.

Атаанси открыл рот, чтобы снова спросить, откуда она знает. Не позволив ему заговорить, Та’ана произнесла:

– Я слушала концерты Высочайшего! И знаю о… – Она помедлила, сразу смущенная и возбужденная упоминанием этой поэтической темы. – И знаю о подобных вещах.

Если ее сын и ощущал желание прочитать матери лекцию о благопристойности, постановка ушей дамы заставила его передумать.

– Ну тогда, – сказал Атаанси, – нам следует казнить их и доставить их ароматические железы в Инброкар. Никто не отменил указы о казни безымянного и всего его клана. И всех иноземцев за компанию!

К удивлению мальчишки, мать не стала сразу соглашаться с ним.

– Поторопись мгновение, и всю жизнь сожалеть будешь, – проговорила она, подумав, задумчиво глядя на сына. – Кажется мне, Атаанси, что тебя пора женить.

Шетри Лаакс был уже уверен в том, что сестрица более ничем удивить его не может, Атаанси Эрат, заметил он с восторгом, еще был способен на это.

– На ней? – взвизгнул парень. – Она же ВаХаптаа! Ей вынесен смертный приговор! Ее дети будут…

– …Рождены во время, когда не существует ничего определенного, – договорила за него мать. – Она принадлежит к боковой линии дома Хлавина Китхери, для которой порядок наследования еще не установлен. Как знать, разве порок не способен превратиться вдруг в достоинство? Китхери изменил все порядки, и она не может оказаться первой среди племянниц в очереди на престол, – отметила Та’ана. – Девица невелика ростом, но хорошо сложена и находится в нужном возрасте…

Протесты Атаанси в данный момент обрели силу. Его добрый дядя получил возможность какое-то время насладиться драмой, радуясь, что о нем надолго забыли, однако покой его оказался недолгим.

– Похоже, что Атаанси слишком брезглив и разборчив для того, чтобы покрыть ВаХаптаа самого благородного и древнего рода, – невозмутимо промолвила Та’ана Лаакс у Эрат и с бесстрастным прагматизмом перенесла свое внимание с сына на брата. – Но, может быть, ты проявишь желание возобновить род Лаакс, теперь, когда наш брат и члены его семьи мертвы?

Наставив уши, Та’ана дожидалась ответа.

Которого не последовало, ибо Шетри Лаакс занимался безмолвной переоценкой собственной способности к удивлению.

Поднявшись, Та’ана посмотрела на обоих пришельцев, укрывшихся под навесом из ее собственной посеребренной вуали.

– Что касается иноземного монстра, – продолжила Та’ана, – он может пригодиться в качестве заложника, если дела на юге пойдут слишком плохо.

Чем самым окончательным образом завершила дискуссию.

– Некто считает, что твой брат очень хорошо поет, – сообщил Шетри Лаакс девушке на следующий день во время утренней прогулки. Он не стал говорить ей, что ее собственный голос не менее прекрасен. Его до сих пор смущало, что она позволяла себе петь канты, хотя Та’ана и сказала ему, что при дворе Китхери такое теперь считается допустимым. – Его чистый и приятный голос обладает нездешним…

– Чужестранным звучанием, – подсказала Хэ’энала, улыбнувшаяся, пока Шетри анализировал словосочетание, а потом моргал, усваивая его смысл. – Исаак любит музыку, как ничто другое.

– А что вы с ним поете после кантов?

– Ш’ма, песню народа нашей матери.

Шетри уже прекратил пытаться понять представления Хэ’эналы о родстве.

Музыку, с другой стороны, он ценил:

– Она прекрасна.

– Как и ваши песни. – Она умолкла и не сразу продолжила: – Некто благодарит тебя за то, что ты пел Исааку. Канты Сти успокаивают сердце. Эта жалеет о том, что не понимает слов, однако и мелодия прекрасна.

Шетри пропустил шаг, собираясь задать вопрос, смущавший его:

– Как может Исаак запомнить сказание, всего один раз услышав его? Некто учил несколько лет… – Он отвернулся в смущении. – Он учился искусству запоминать или в клане вашей матери все такие?

– Наша мать говорит, что ум Исаака устроен иначе, чем у всех остальных. Исаак не будет похож на кого-то еще, даже если окажется среди своих.

– Генетический каприз, – предположил Шетри, однако она не поняла его. Хэ’энала знала вечерние канты, однако почти не была знакома с современным к’сан, a в руанже похожей идеи просто-напросто не существовало. Умолкнув, он принялся изучать невысокие кустики, попадавшиеся вдоль пути, отмечая и росшие вокруг травы, и один раз даже, наклонившись, срезал стебелек жар-травы, которой лечат лихорадку, и вдохнул ее аромат. Он был рад этой возможности отвлечься и еще более рад оттого, что девушка эта не относилась с пренебрежением к мужчине, знающему толк в растениях.

Пока Та’ана не предложила ему взять за себя эту девушку, Шетри никогда во всей своей жизни не помышлял о супружестве, даже наедине, даже после того, как узнал о смерти Нра’ила и его наследников. Он знал, что Хэ’энала еще молода, но сам ощущал себя в мире новорожденным. Интересно, переговорила ли с ней об этом Та’ана. Он не знал, как устраиваются подобные вещи; он родился третьим, и подобные заботы для него не существовали.

– Хэ’энала… странное имя, – проговорил Шетри.

– Эту назвали в честь женщины, которой восхищался ее отец.

Получалось, что она не скрывала, но и не открывала свое происхождение. Возможно, она считала его очевидным – и действительно, таковым его считала Та’ана. Или, быть может, она уже все сказала самому Шетри, однако он не владел в совершенстве ее руанжей и упускал из вида некоторые тонкости. Душа ее казалась ему подобием цветного стекла: пропускающего свет, но непрозрачного.

Он со смущением осознал, что то и дело разглядывает ее; она не захотела пользоваться платьем или даже вуалью, и исходящий от нее запах опьянял.

Шетри посмотрел на оставшийся вдалеке лагерь его сестры, поставленный на скорую руку и грязный после ночного дождя. Очень скоро ему придется спросить ее о том, что для нее лучше: ходить голой или голодной. Камеристка была теперь наименее ценной из всех рунао; а учитывая, что Та’ана уже отказалась и от вуали, похоже было, что время одевальщицы было уже на исходе.

– Нам надо спешить в Инброкар-город. Та’ана опасается, что нас могут не пустить туда, если в городе собралось уже слишком много беженцев, – сказал он