Дети Божии - Мэри Дориа Расселл

Хэ’энале, когда они пошли дальше. – Что вы будете делать, когда язвы Исаака заживут?

Хэ’энала уклонилась от прямого ответа.

– Есть руна неправильно. – Она остановилась и посмотрела ему в глаза. – Сипаж, Шетри, если бы не это, мы остались бы с тобой.

Чтобы убедиться в том, что он все правильно понял, Шетри пришлось еще раз прокрутить в уме ее слова: она действительно использовала обращение, предназначенное прямо для него лично, а не как члена дома и свиты его сестры. До знакомства с Хэ’эналой он вообще редко разговаривал с особами женского пола, однако в значении исходящего от Хэ’эналы аромата трудно было усомниться, и глаза ее обрели цвет аметиста, и она смотрела на него взглядом не знающей страха любовницы-руна.

– Некто… – Он словно утратил голос. А потом, вспомнив, что является регентом, решил принять значительный вид, снова начал: – Племянник этого Атаанси…

– Не представляет для меня никакого интереса, – решительным тоном закончила за него Хэ’энала. – Твоя сестра найдет для него другую жену. Может быть, двух.

Шокированный Шетри попятился.

– Сипаж, Шетри, скоро все переменится. Нельзя будет допустить, чтобы остался неиспользованным ни один «производитель», – проговорила она, используя термин к’сана, заимствованный у Та’аны.

Хэ’энала самым серьезным образом думала над тем, что надо будет делать дальше. С правой стороны, оставалась любовь к Софии и долг перед ней, а также желание успокоить неизбежную грусть, с другой же, существовала потребность в убежище, в жизни на собственных условиях.

Хэ’энала не могла и не желала обращаться против руна, которых любила и понимала; не могла она также и остаться праздной свидетельницей гибели ее собственного народа. Решение пришло, когда она наблюдала за тем, как Та’ана и ее служанка разумно и практически на равных готовили свой небольшой отряд к дальнейшему пути.

«Сами люди должны будут сделать выбор между нами, – думала Хэ’энала. – И когда нас выберут, мы, джанада, начнем все сначала».

Воспитанная руна, Хэ’энала не хотела пугать своего мужчину, однако она подтвердила самые худшие страхи Та’аны по поводу войны. Никаких больше разговоров об Исааке как о заложнике – он должен пользоваться полным статусом приемного брата.

– Сипаж, Шетри, – сказала тогда Хэ’энала, – эта говорила обо всем с Та’аной, и мы-но-не-ты согласились. Исаак хочет оставаться с людьми, которые поют, a эта хочет тебя в мужья. Твоя сестра согласна.

Она смотрела на Шетри, доколе тот не потупил глаза; им овладела дрожь, а сама она как никогда остро ощутила в себе пустоту и физическое желание заполнить ее.

– Дело за твоим согласием, – произнесла Хэ’энала голосом отнюдь не столь уверенным, как ей хотелось бы.

Ему оставалось теперь только привести в порядок свои мысли на к’сане и, когда он сделал это в той мере, в какой сумел, перевести свои слова на руанжу.

– У этого, – произнес он на языке, дурно приспособленном к его возможностям и цели, – нет никакого опыта. Этот всю свою жизнь изучал эпос Сти. У этого есть небольшое имение в десяти днях пути к югу отсюда, то есть было, как говорит сестра этого, там теперь больше ничего нет. Все погибло. Этот не может ничего обещать, даже еды, своей…

Знакомая с потребностью Исаака в молчании для того, чтобы привести свои мысли в порядок, Хэ’энала ждала. И после долгой паузы произнесла:

– Можно позавидовать жизни, посвященной изучению поэзии.

После этого она повернулась и посмотрела на юг, на широкую и ровную равнину, по которой пришла сюда, и попыталась вспомнить все, что произошло с того времени, когда она оставила Труча Сай. Вспомнила людей этой деревни и о том, как она любила их всех; их всепоглощающую приязнь и не знающую границ заботливость; их прекрасную, не знающую предела потребность говорить, прикасаться, наблюдать, заботиться… И, закрыв глаза, спросила себя о том, чего она хочет.

И решила, что хочет жить среди людей, которые поют, которые не тараторят и позволяют Исааку думать. Что хочет жить с этим застенчивым и неловким мужчиной, добрым к Исааку и в будущем хорошим отцом. Что хочет кому-то принадлежать, быть в центре, а не на краю чего-то. Что хочет детей и внуков. И не хочет состариться и умереть, зная, что после ее смерти никого подобного ей не останется.

– Я не вернусь. – Шетри услышал ее слова, однако произнесенные на совершенно неизвестном ему языке. Хэ’энала заговорила снова, и на сей раз он понял ее: – Отец этой однажды сказал ей, что лучше умереть, чем жить в скверне. А я скажу: лучше жить правильно.

Смесь языков, необходимых ей для произнесения такой мысли, вновь озадачила его. И она продолжила:

– Эта сможет прокормить себя и своего брата. И тебя, пока ты будешь учиться.

Он знал, что слова ее справедливы. Она уже приходила в лагерь с дичью; жареное мясо оказалось жестким и волокнистым, однако остававшиеся в живых домашние слуги были уверены в том, что сделают его вполне съедобным, если получат время на то, чтобы научиться его готовить.

– Эта хочет услышать от тебя обещание: ты никогда больше не будешь есть руна.

Мелочь, казалось бы, пустяк, почти разумный и даже понятный, требующий отказаться от самой основы цивилизации жана’ата просто потому, что этого просит стоящая перед ним необычайная девушка.

– Как тебе угодно, – проговорил он, пытаясь понять, не является ли этот разговор результатом какой-то наркотической иллюзии, и вдруг понял, что дело не в благовонных испарениях Сти, но в благоухании ее тела, в ее близости…

Удивляться было нечему. Если Хэ’энала была именно той, кем считала ее его сестра, значит, она выросла среди руна, и спаривание их для нее не секрет. Но при всем том в то утро под просторным небом, при свидетельстве трех светил, без свадебных гостей, если не считать таковыми ветер и дикие травы, Шетри Лаакс обнаружил, что должен еще раз пересмотреть свою способность к изумлению.

– Сипаж, Шетри, идти в Инброкар-город небезопасно, – сказала она попозже, когда, по ее мнению, способность слышать вернулась к нему. – Мы-и-ты-тоже должны идти за горы Гарну. Та’ана согласна. На дальнем севере должны найтись безопасные места.

Лишившийся дара речи, завороженный, опустошенный, обнаженный душой своей, он побежал бы сквозь облака на небо и бросился бы в любое из огненных солнц, скажи она только ему.

– А ты знаешь, кто мы такие? – спросила она. – Эта и ее брат?

– Да, – ответил он.

Она отодвинулась, отчего на Шетри повеяло холодком, и посмотрела ему в глаза.

– Я – учитель, – проговорила Хэ’энала. – А мой брат – вестник.

Он понял чуть больше, чем знакомое слово руанжи – «вестник».

– И какова