Псалом бурь и тишины - Розанна А. Браун

– А куда мне идти, чтобы попасть в мир живых?

– Либо в одну сторону, либо в другую. В глубине души ты и сама знаешь, куда идти.

Карина обхватила мать за шею и прижалась к ней – первый раз за все время, прошедшее после пожара. Она постаралась хорошенько запомнить это мгновение, потому что знала, что оно не повторится.

– Проводить тебя? – спросил появившийся рядом с матерью баба. Карина покачала головой, и он печально улыбнулся. – Ах да, я и забыл. Ты теперь большая девочка. Большим девочкам не требуется, чтобы отец провожал их до дома, верно?

«Нет!» – мысленно воскликнула Карина, потому что ее отец никогда не перестанет быть ей нужен. Пока она жива, та маленькая девочка, которая держит отца за руку и знает, что, пока он рядом, с ней ничего не случится, всегда будет оставаться ее частью.

Но теперь она не просто маленькая девочка. И все ее ипостаси звали ее вперед.

Домой.

Карина крепко обняла отца, с удивлением заметив, что он не намного выше нее.

– Обещай, что вернешься до темноты, – сказал он. Она отстранилась и в последний раз взглянула на лица отца и матери – первых двух людей в ее жизни, которые беззаветно любили ее.

– Обещаю.

Очнувшись, Карина сразу отметила, что ее больше не лихорадило и мысли перестали тянуться, словно густая смола. Кроме того, она чувствовала такой голод, что могла бы, наверное, съесть укрывавшее ее одеяло. Но всерьез об этом задуматься она не успела, потому что в поле ее зрения вплыли два лица.

– Каракал! Ифе!

Каракал ответил ей своей обычной ухмылкой. Левая сторона его лица была покрыта шрамами от недавно заживших ожогов. Ифе сидел рядом с ним. Под глазами у него лежали черные тени. Карина прикусила губу, чтобы понять, бред это или нет. Появившийся на языке привкус крови сообщил о том, что нет.

– Хватит себя травмировать, ты и так едва жива, – сказал Ифе. – Если бы ты попала сюда хотя бы на день позже, даже моя магия тебя бы не спасла. Кстати, ближайшие четыре-шесть недель не жди безупречного функционирования от своей прямой кишки… только не обниматься! Терпеть не могу обниматься!

Карина сразу же отпустила его. По ее щекам текли слезы.

– Прости, я просто… думала, что больше никогда вас не увижу.

Каракал погладил ее по голове – при других обстоятельствах Карина за такое откусила бы ему руку.

– Сдается мне, принцесса, придется тебе еще немного нас потерпеть.

– Но как вы сюда попали? И что произошло с Афуой?

Она замолчала, заметив, как опустились плечи ее друзей.

– Мы не знаем, – тихо сказал Каракал. – После того, как она задействовала заклинание, перемещающее Доро-Лекке на новое место, мы очнулись одни возле пропасти. Мы долго ее искали, но не нашли. Ни живую, ни мертвую. Она просто… пропала. Нам пришлось пойти дальше без нее.

Глупо было надеяться, что Афуа каким-то образом обманула заклятие, приковавшее ее к Убежищу, – но оказалось, что Карина все же надеялась на это, потому что сейчас ее охватила невыносимая печаль. По крайней мере, можно было с большой уверенностью предположить, что она жива, – хотя какая это жизнь, если ты навечно привязан к городу завенджи?

– Сначала мы решили, что какое-то время проведем в Убежище – пока наверху все не успокоится. Но бабочкам это явно не понравилось, – сказал Ифе. – Они начали кусаться – ты знала, что бабочки могут кусаться? Я вот не знал. Оказалось, это очень больно. Они погнали нас по туннелям, которые привели нас в эти горы. Когда мы вышли на поверхность, нас поймали эшранцы – и вот мы здесь. – Ифе наморщил нос. – Эшранцам не нравится магия, но смерть им нравится еще меньше. Только поэтому они меня еще не убили.

В совпадения Карина верила еще меньше, чем в божественное вмешательство, но сейчас ей было безразлично, благодаря чему – случаю или богам – к ней вернулись друзья. Они снова вместе, и этого достаточно. Она обхватила руками шею Каракала. После короткого колебания бывший Страж обнял ее в ответ, затем неловко отстранился.

– Простите за то, что я наговорила вам в Доро-Лекке, – сказала она. – Особенно ты, Ифе. Я мерзко поступила. И спасибо вам – за все.

Ифе кивнул, а Каракал смущенно пожал плечами. Карина была очень рада, что он здесь, но ей по-прежнему нужно было увидеть еще одно лицо.

– Тебе еще нельзя вставать! – воскликнул Ифе, но Карина отбросила одеяло и, пошатываясь, вышла из палатки.

Малик. Ей нужно увидеть Малика.

Она нашла его в центре лагеря. Стоя перед довольно большой толпой, он говорил на дараджатском. Карина встала у края толпы. Она не могла не заметить, что здесь Малик выглядел и вел себя иначе, чем в Зиране. Когда он говорил на родном языке, его голос звучал ниже. Она не могла разобрать, о чем шла речь, но несколько раз услышала слова «Солнцестой» и «Фарид». Пока она выздоравливала, с ним произошла какая-то перемена: он держался более свободно, казалось, будто с его плеч свалился большой груз. Он увидел ее, и от его улыбки у Карины ослабели колени.

– Карина! – Малик подбежал к ней. Собравшиеся стали перешептываться. – Как ты себя чувствуешь? Получше? – спросил он по-зирански, и Карина пожалела о том, что так и не выучила дараджатский. Сейчас бы говорила с ним на языке его предков, как он говорит с ней на ее родном языке.

– Да, получше.

Эшранцы с подозрением – а некоторые с нескрываемым презрением – следили за их разговором. Карина не удивилась их отношению – после всего, что сотворили с ними ее предки, удивительно было скорее то, что они не насадили ее голову на кол, как только она попала к ним в руки.

К ним с Маликом приблизились две женщины, которых Карина узнала.

– Фатима! – воскликнула она, и старуха, которую Карина спасла в пустыне, тепло ей улыбнулась. Ее дочь встала рядом с ней и Маликом, и Карина наконец поняла, почему ей тогда, в Тиру, показалось, что она где-то ее уже видела. Они с Маликом были очень похожи – и не только чертами лица, но и скромной, спокойной манерой себя держать, и тем, как они, задумавшись, склоняли голову набок, и тем, как сияли их глаза, когда они улыбались.

– Вы мама Малика, – сказала Карина. Если бы здесь была Гиена, она, без сомнения, оценила бы этот поворот судьбы, еще больше привязавший ее к Малику.

– Зови меня Рахилой, – сказала мать Малика. – Я дважды перед тобой в долгу: во-первых,