Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

все это, конечно же, станет известно начальнику депо. А у того разговоры коротки...

Геська медленно-медленно опустил ноги, сложившись как перочинный ножик, стал у трубы, глянул в сторону бульвара. Люда, шла, не оглядываясь, что-то оживленно рассказывала Настеньке.

17

В Москве только еще собирался Пленум ЦК, а разговоры о нем уже шли давно, сразу же после того, как страна отпраздновала семнадцатую годовщину Октября. В народе ходили слухи об отмене карточек на хлеб, о каких-то новых порядках в сельском хозяйстве.

Еленой владело приподнятое настроение. Она своего добилась. Вернее, и ее голос помог восторжествовать справедливости. И хоть в ответ на свое письмо в Наркомпрос она получила грубый, начальственный окрик, бригадный метод обучения, против которого Елена выступала, приказал долго жить. С какой радостью в начале учебного года они вышвырнули из классов столы и установили парты! Но главное даже не в этом. А в том, что пересматривались школьные программы, совершенствовалась методика преподавания, повышалась роль учителя.

— Оказывается, Филипп Макарович, — говорила Елена Дыкину, — при необходимости не только можно, но и нужно писать, нужно добиваться правды, бороться за нее.

— А чего эта правда вам стоила? — покачал головой Дыкин. — На вас, Елена Алексеевна, больно было смотреть.

— Это не столь важно, — ответила она. — Важнее — результат, итоги борьбы...

Пленум действительно принял решение об отмене карточек на хлеб и некоторые другие продукты, рассмотрел и утвердил примерный устав сельхозартели.

Елена воспрянула духом. Кончилась эта неопределенность, затянувшаяся полоса неудач и бед... И напрасно она вела спор с Тимофеем. Правым оказался он. Конечно, только победители могли выстоять в условиях коренной ломки сельскохозяйственных устоев страны, накопить силы и сделать первый шаг к изобилию, к удовлетворению потребностей народа.

Теперь снова проснулась в Елене жажда деятельности. Она охотно откликалась на все просьбы секретаря парторганизации, больше времени отдавала своей работе в школе. И к делам мужа проявляла постоянный интерес. Елена поддерживала Тимофея в его поисках. Правда, не так горячо, как ему хотелось бы. Повышение скорости, увеличение веса состава представлялось ей дерзким вызовом техническим возможностям транспорта. Она гордилась тем, что эта мысль появилась у Тимофея, что он берется ее осуществить. Однако, как человек несведущий в тонкостях этого предприятия, опасалась, как бы любимый человек не попал в беду.

Может быть, увлекшись всеми этими делами и хлопотами, Елена несколько ослабила контроль за Сережкой? Конечно, она в него верит. Но уже дважды ей показалось, что от сына попахивает спиртным. Елена не решилась проверить его или потребовать объяснения, боясь обидеть своим недоверием. Однако оставлять так, как есть, тоже не годится.

И еще Есенин, которого Сережка переписывает в толстую тетрадь. Елене нравится этот оригинальный, самобытный поэт. Она считает, что его произведения надо вернуть людям. Тогда не будут ходить по рукам старые издания и списки, представляющие Есенина односторонне, искажающие его творчество.

Однажды она спросила сына, чем ему полюбился Есенин.

Сережка ответил: «Всем».

Ответ не удовлетворил Елену. Тогда он сказал: «А тем, что свои чувства он так описывает, словно мои».

При этом Сережка будто даже покраснел. И перед Еленой встала еще большая загадка. О каких чувствах толкует ее сын?

Правда, она не очень придавала этому значение, понимая, чем навеяно Сережкино настроение. Не боялась его увлечения Есениным. Просто Елена знала, что придет время и кто-нибудь другой займет юношеское воображение, вытеснив все остальное. А потом еще и еще будут появляться, а затем исчезать эти увлечения, чтобы уступить место другим, пока не изведанным и потому — желанным.

Все шло естественным образом. В семье снова воцарились мир и любовь. Тимофей приезжал возбужденный, радостный: экзамены он сдал, необходимый километраж наездил, и аттестационная комиссия присвоила ему звание механика третьего класса. Теперь он — за правым крылом паровоза, водит составы до Волнова и обратно. И он видит, как успешно решаются планы второй пятилетки, принятые в начале года на Семнадцатом съезде партии. То, что намечалось по транспорту на пятилетие, на их плече сделано за год. Легкий профиль рельсов заменен тяжелым. Одновременно укрепили полотно щебеночным балластом. Намного увеличили грузооборот. Им почти не приходится отсиживаться в бригадном доме. Привел состав — сразу же подаешь паровоз на поворотный круг. Постоял немного под парами — ив обратный рейс.

Стал Тимофей машинистом, но не торопился брать тяжеловес. Оказывается, не так просто быть в задуманном предприятии первым человеком. Ответственность делает людей более осторожными, сдержанными. Правда, одни становятся такими из-за возрастающего чувства страха. Другим осторожность помогает лучше все взвесить, проанализировать, чтобы, в конечном счете, действовать наверняка.

Тимофей относился ко вторым. Он не бросался в неизвестность очертя голову. Он пробовал, экспериментировал. Ведь дело новое, его надо со всех сторон проверить хотя бы для того, чтобы из-за какой-то ерунды не погубить в самом начале.

И Тимофей тщательно выверял тяговые возможности своего локомотива. Да, он шел на нарушение существующих инструкций, наставлений и на отдельных участках пути превышал скорость. Он подтягивал реверс к центру на одно-два деления, посылал рычаг регулятора пара от себя в крайнее положение до отказа; срабатывал большой клапан, и Тимофей даже физически ощущал, как резко и колоссально возрастает мощь паровоза.

Андрей, ставший помощником у Тимофея, восхищенно говорил:

— Ну и прет, колосник ему в бок!

А совсем молодой кочегар — сын Афоньки Глазунова — испуганно ворочал глазищами.

— Не тушуйся, Ванюра, — подбадривал его Андрей. — Это только репетиция. Вот когда тысячи три подцепим, колосник ему в бок! — И хозяйски покрикивал: — Уголька подгорни, Ванюра! Да водички ему дай! С водичкой он жарче горит.

Тимофей присматривался, как ведет себя машина с повышенной форсировкой котла на спусках и на подъемах, в сушь и в дождливые дни.

А время шло, накапливался опыт. Уже можно было теребить Дорохова. Но настала плохая пора для транспорта — зима: обледенение рельсов, метели, снежные заносы, зимние туманы. Ставить под удар еще не завоевавшее признание дело Тимофей не решался. Но и зря не терял времени. Он продолжал опыты на свой страх и риск в сложнейших метеорологических условиях. Ведь грузы не будут ждать хорошей погоды, их надо перевозить круглый год.

Потому и возвращался Тимофей из поездок возбужденный и радостный, что его испытания проходили успешно. Дома его радость становилась радостью Елены. А ее рассказы о своих хлопотах, делах, переживаниях находили живейший отклик у Тимофея. И лишь по-прежнему они несколько расходились во взглядах на воспитание. Елену приводило в