Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

заталкивала под платок выбившуюся наружу непослушную заиндевевшую прядку волос. Он ковырял носком ботинка сугроб. Слушал завывание ветра. В голове пронеслось: «Как будто тысяча гнусавейших дьячков, поет она планидой — сволочь вьюга...»

— Простудишься, — сказала она. — Закрой душу.

У него появилась надежда.

— Может, забудем? — кинул на нее неуверенный, спрашивающий взгляд.

Она смотрела в сторону. В ее глазах все еще жили и недоумение, и обида. Медленно и непреклонно качнула головой.

— Не провожай меня.

И она ушла, как уходят навсегда, — торопливо и не оглядываясь.

18

Не было, наверное, в Крутом Яру такой семьи, которой бы не коснулась беда. Одних, правда, лишь чуть заденет, а на иных насядет и толчет, толчет... И тогда, сочувственно вздыхая и боясь накликать несчастье на себя, люди говорят; «Пришла беда — отворяй ворота».

Вот так и с Пелагеей Колесовой случилось. Похоронила сынишку. Куда уж быть большему горю? Столько пережила! Так исстрадалась! Глаза выплакала! Казалось бы, и хватит одному человеку этой тяжести. Но только приподнялась Пелагея, только-только начала приходить в себя — погиб Харлампий.

Пелагея едва не тронулась умом.

— О господи! — кричала в исступлении. — Есть ли мера твоей жестокости?!

— Вспомнила творца нашего? — услышала тихий вкрадчивый голос. — Тем, кто забывает, он напоминает о себе...

Чуть позади Пелагеи стояла монашка. Пелагея видела ее на похоронах Авдея Пыжова. Обернувшись к ней, сквозь плач проговорила:

— Что ж, ему мало было сыночка? Дитя безвинного?

— Знать, велики твои прегрешения перед ним...

— Так ведь он велит прошшать ближнему своему, а сам, как тать: навовсе обездолил, радость и опору отнял.

— Паче всего бойся хулить имя его. — Голос прозвучал строже, внушительней. — Радость твоя — в нем. Он — опора твоя...

Зачастила к Пелагее сестра Алевтина. И один вечер просидела, толкуя о боге, и другой, и третий. Она ездит по тем местам, где нет церквей. Договаривается с верующими, какие и кому нужны требы. О времени сговаривается. А потом приезжает батюшка и крестит детей, поминает умерших, венчает, освящает жилища...

А вместе с Алевтиной обсели Пелагею свои, крутоярские старушки богомольные — крестились, шептали молитвы, укоряли:

— Забыла ты слово божье.

— Отступилась от веры.

Пуще всех бабка Пастерначка наседала:

— Грех-то какой! К закрытию храма руку свою приложила.

— Ох-хо-хо, — вздыхала сестра Алевтина. — Разорение храмов божьих — самый тяжкий грех.

Старушки поддакивали:

— Самый страшный.

— Вот господь и покарал, Пелагея.

— Да я ж, как все, — лепетала Пелагея, убитая горем, вконец издерганная. — Что ж он на меня одну?..

— Не ропщи, Пелагея. Не ропщи. Благодарствуй спасителя — к себе призвал и сынишку твоего и мужа.

Пелагея никак не могла сообразить, как же это получается. Если это он, всевышний, покарал, так за что же его благодарить?

— Неисповедимы пути господни, — поучала сестра Алевтина. — Не нам, простым смертным, судить о его деяниях.

Но Пелагея все еще пыталась разобраться во всем этом.

— Упорствуешь в своей ереси?

— Ой Пелагея, не гневи господа нашего, — шамкали старухи.

— Он милостив, наш утешитель, — шелестели сухие губы сестры Алевтины. — Доверься ему, и тебе станет легче. Помышляй не о мирской суете, а о том, какой предстанешь в судный день пред его светлым ликом...

Пелагея скорбно качала головой, думая о своей утрате, о свалившемся на нее несчастье.

— Берегись, — голос сестры Алевтины понизился до зловещего шепота. — Ему все ведомо. Он все видит... — И снова — вкрадчиво: — От тебя тоже зависит, откроются ли перед твоими близкими врата рая или будут они вечно мучиться в геенне огненной.

— Что же мне делать? — в великой тревоге спрашивала Пелагея.

— Просить господа нашего о милости к рабам его Харлампию и отроку Димитрию.

— Молиться... — добавила бабка Пастерначка.

— Верить...

— Господи! — взвыла Пелагея. — Коли призвал их к себе, так пристрой же своей властью, где получше. А я уж для тебя все сделаю!

Сестра Алевтина испуганно осенила Пелагею крестом.

— Свят, свят. Упаси и помилуй. Что ты?! Кто же торгуется с господом богом?

— Совсем рехнулась, — осуждающе проговорила бабка Пастерначка.

— Да как же к нему обрашшаться? — растерялась Пелагея.

— Просто — верь. Проси и верь. Он сам увидит добро, содеянное тобой. И ответит добром. Для начала если б ты разрешила останавливаться у себя батюшке. — Сестра Алевтина испытующе глянула на Пелагею. — Богоугодное это дело. Зачтется...

— Пусть останавливается, — согласилась Пелагея.

А потом приехал отец Феодосий — молодой, красивый, с небольшой темной бородкой, с глазами выразительными и блестящими, обрамленными густыми длинными ресницами.

— Мир и благодать дому сему, — заговорил, входя в комнату. Благословил хозяйку. Осмотрелся. Помещение ему понравилось: просторно, чисто, опрятно. И хозяйка, судя по всему, надежная.

Вот так и стал дом Колесовых чем-то вроде молитвенного дома. Алевтина помогла Пелагее обзавестись иконами. Сходились сюда верующие слушать проповеди. В дни приезда отца Феодосия несли сюда крестить детей. И приходили молодые пары тайно венчаться после того, как регистрировали свой брак в сельсовете...

Все больше и больше засасывало Пелагею. Без молитвы и спать не ляжет. Без молитвы не начнет день. Без молитвы за еду не примется. И постится вовремя. Ревностно бьет поклоны перед ликом святителя, выпросив эпитимию за то, что отступилась от веры. И все это ради того, чтобы им, покойникам, сладко жилось на том свете. Ради того, чтобы с Настенькой ничего не случилось. Да, может быть, имела в виду и себе вымолить местечко где-то рядом со своими безвременно усопшими.

И отец Феодосий все больше нравился Пелагее своим обхождением — кротким да смиренным.

— Был бы чуть поавантажней, — говорили о нем старушки. И умиленно добавляли: — Зато уж точный тебе ангелочек. Ну, с иконы снятый, и все тут...

А в дом к Пелагее все чаще приходили люди из далеких хуторов, уже не говоря о своих. Даже небольшой хор собрали. Антонида Пыжова в нем поет — тоже утешение ищет в жизни своей разбитой, исковерканной. Так и не,знает она, вдовой осталась или жив где-то Василий, да не отзывается.

И кто ни идет — хоть что-нибудь несет. Приношения принимает Алевтина. Часть отвозит отцу Феодосию, который лишь иногда остается ночевать, задержавшись допоздна. Остальное же