Гагаи том 1 - Александр Кузьмич Чепижный

...Поступь нежная, легкий стан.

Если б знала ты сердцем упорным.

Как умеет любить хулиган.

Как умеет он быть покорным...

Виктор читал и читал стихи по памяти из «Москвы кабацкой», из цикла «Любовь хулигана». И сам поддался их расслабляющей, гипнотической силе: склонился над столом, загрустил.

Потом Геська порывался уйти. Но Виктор его не пустил. И Геська, немного побузив, уснул. Вскоре и Виктор последовал его примеру, уже засыпая, пробормотал:

...Но и я кого-нибудь зарежу

Под осенний свист...

Так и проспали на одной койке вдвоем.

Утром, пока Геська еще спал, Виктор выкупил по карточке хлеб и ржавую хамсу. Не забыл прихватить и четвертушку за три пятнадцать — похмелиться. Пока бегал — сварился картофель в мундирах.

— Царский завтрак! — потирал руки Виктор.

Товарищи его по комнате уже ушли, и снова они остались вдвоем.

— Вставай! — командовал Виктор.

Он еле поднял Геську. У того трещала голова, и его мутило.

— Примешь двадцать капель, как на свет народишься, — сказал Виктор.

Геську едва не стошнило, когда он пил. Но странное дело, не прошло и пяти минут, как он почувствовал себя значительно лучше. А еще через некоторое время — и вовсе хорошо. Такое уж, хоть песни пой.

— А ты закусывай, — советовал Виктор. — Это нас вчера прихватило — жратвы не было. Зато уж сегодня... Бери «карие глазки», — указал на хамсу. — Первейший закусон, кто толк понимает.

После завтрака Виктор поспешил на работу, наказав Геське никуда не уходить. А Геське и самому не хотелось двигаться. Хмельная усталость разлилась по телу, веки отяжелели. Видно, неспокойным был пьяный ночной сон вдвоем на одной койке. Геська откинулся к подушке. В голове всплывали, а затем как-то терялись, исчезали мысли. Геська подумал о неродных отце и матери. И ему стало не по себе. Наверное, ищут его, как и в прошлый раз. А может быть, и не ищут. Им же указали на него как на вора. Что другое, а воровства батя не потерпит. Конечно, не ищут. Зачем им такой позор?

«И Люда, наверное, узнает. И отвернется с презрением», — как о ком-то совсем чужом и незнакомом, думал он о себе. А память подсказала услышанное вчера:

...И та, чье имя берегу.

Меня прогонит от порога...

Больше ничего Геська не помнил. Он уснул. Снилось ему что-то веселое, радостное — во сне он улыбался и даже похихикивал. И спал до тех пор, пока не пришли Виктор и Сережка.

Сначала Геське досталось от Сергея.

— Пошел вон, — отстранил его от себя, когда Геська кинулся обниматься. — Друг называется. Как с цепи сорвался, убежал. Значит, я для тебя никто?

Потом Геське давал взбучку батя.

— Ты что ж это, сукин сын, — выговаривал Кондрат Геське. — Неужто мы не знаем тебя? Нешто поверим тем харцызякам? Что ж ты бегаешь от нас с матерью, как навроде от врагов лютых? Мать всю ночь не спала. Тебя, дурака, выглядаючи, глаза просмотрела. Скоки раз вчил тебя: в беде не можно человеку одному оставаться. Последний раз кажу, вдругорядь — портки стащу! — пригрозил, будто и в самом деле сумеет справиться с Геськой.

И наконец, Геську отчитал мастер за прогул, сказал, что не все подозревали его в краже, так почему он наплевал в душу тем, кто верил ему?

— И меня ты, Герасим, обидел, — сказал он. — Не знаю только, за что? Плохого я тебе не делал...

И снова потянулись дни учебы. Теперь они выходят в депо на рабочее место. Здесь интереснее. По всем бригадам должны будут пройти.

Сережка и Геська к арматурщикам попали. Работают они под началом Степановича — подвижного, шустрого дяденьки, балагура и весельчака, однако знающего свое дело, зубы проевшего на арматуре.

— Инжектор, ребятки, для паровоза — как сердце для человека, — говорил он. — Сердце кровь гонит, а инжектор — воду в котел. Откажет инжектор — беда, уноси ноги. Так рванет, что чертям станет тошно. Потому их два ставят. На случай, если какой откажет. Только таких случаев не должно быть. Ясно? Главное — притирка клапанов. Не на порошке — на муке стеклянной притирать. А потом пемзой тертой доводочку делать. Понятно? С маслицем, чтоб все честь по чести. Хотите — научу. Нет — катитесь ко всем чертям.

— Хотим, — заверил его Геська.

— Вот это другое дело, — обрадовался Степанович. — Глядите сюда...

Сережка случайно взглянул в окно. По бульвару вдоль железнодорожной линии шли Настенька и Люда. Сережка тихонько подтолкнул товарища. Настеньку он давно не видел. После смерти отца она долго болела. А потом Сережка встретил ее по пути из школы. Шел рядом и не знал, что сказать. Уже у дома заговорил, предлагая ей свое заступничество. Очевидно, это прозвучало неуместно. На глазах у нее появились слезы. И Сережка, как мог, успокаивал ее...

Сережка вспоминал тот разговор и не заметил, как исчез Геська. Его не было в паровозной будке.

— «Хотим», — ворчал Степанович. — Вижу, как вы хотите. Лишь бы день до вечера. Уже сорвался. Ищи — свищи. Работнички.

Его внимание привлекли собравшиеся внизу люди. Они смотрели в одну сторону, а на лицах — и страх, и восхищение. Степанович проследил за их взглядами и обмер.

— Ах ты, шельмец, — еле выговорил.

Теперь и Сережка увидел Геську. Он маячил над трубой паровоза ногами вверх. Это была великолепная стойка. Временами казалось, что Геська вот-вот потеряет равновесие и грохнется вниз. Но всякий раз, умело сбалансировав, он оставался на высоте.

Это зрелище привлекало все больше людей. Они не сводили с Геськи глаз, возбужденно переговаривались:

— Да что же он, негодяй, делает?

— И крикнуть нельзя — свалится.

Из депо к тендерным тележкам вышел Кондрат. Увидел всю эту картину, восхищенно воскликнул:

— Эк выкомаривает, сучий сын!

— Не шуми, — зашикали на Кондрата. — Упадет.

— Никуды не денется, — не без гордости отозвался Кондрат. — Его и хлебом не корми, а подай эту самую хвизкультуру.

Геська все еще стоял на вытянутых руках ногами вверх. Лицо его налилось кровью, в глазах замельтешили белые звезды, кромка трубы врезалась в ладони, руки дрожали.

— Кончай, стервец, представление! — закричал Кондрат, обеспокоенный тем, что