Большой облом - Владимир Хачатуров

– Хорош лаяться, – пресек разногласия в зародыше буфетчик, судя по всему, пользовавшийся среди местного общества, если не почетом, то уж, по крайней мере, уважением: за внушительные габариты, за разлив в кредит горячительных напитков в разумных пределах месячной зарплаты. После чего поделился с общественностью своей версией появления чистопородного англосакса в славянском заповеднике:

– По моему, наш американский гость желает угостить вас, но опасается запрета на холяву, ибо как все американцы болезненно законопослушен…

Народные массы зашевелились сразу всеми своими членами. Взоры многоочитой тоски оживились мыслью. Послышался очистительный кашель вперемешку с шепотливым безадресным матом.

– А по-русски этот гость сечет?

– Сечет-то сечет, да только по-книжному, – предупредил безнадежный субъект.

– Могем и по-книжному, – заверили массы. И изъяснились:

– Это там у вас, на меркантильном Западе, люди особенно ценят лишь то, за что хорошо заплачено. А у нас, на Святой Руси, в почете только доставшееся даром. Купить любой дурак может. А вот прихолявиться – не каждому дано. Ибо холява есть знамение свыше, чистой воды теофания, не нарушающая законов природы, но дающая понять понимающим, что и они не забыты, и на них благоволение Господне. Итак, мил-друг чужеземец, благословенна рука нескудеющая, ибо Провидение Божие почиет на ней. Андерстэнд?

– Аминь, – набожно вздохнула публика и выжидающе примолкла.

Потрясенный плейбой, с мистическим трепетом взглянув на свою правую – подающую – руку, отправил было ее в задний карман брюк за бумажником, но вдруг остановился в нерешительности, надоумленный некстати вкравшимся соображением такого примерно содержания: угостить русского человека всего-навсего рюмочкой дринка, – значит унизить его национальное достоинство, умалить благородную тоску, которой он исторически страдает… И сколько бы ни рискнул предложить – рюмку, бутылку, бочонок, цистерну – все будет мало, скудно, унизительно… И мистер Эббот, виновато улыбнувшись, обратился к буфетчику с вопросом о стоимости всего заведения вместе с его винными погребами и съестными припасами. Буфетчик хмыкнул, подозвал половых и велел подать на каждый столик выпивки с закуской, исходя из расчета по пятьдесят долларов на брата, после чего поинтересовался у американского гостя: правильно ли он его понял.

– Вот это молодцом! – одобрительно загудел трактир. – Вот это по-нашему, по-русски, по-славянски!

Плейбой польщено кивнул, улыбнулся и, не находя, в виду отсутствия барной стойки и табуретов при ней, где бы ему притулиться, присоседился рядом с патефоном на высоком красного дерева столике. Ноги его едва доставали до присыпанного опилками пола.

– Позвольте, джентльмены, заинтересоваться, – позволил себе взять слово обладатель нескудеющей руки, милосердно обождав пока первые порции угощения достигнут истомившихся желудков, – каким образом вера в Христа, для которого, как известно, не было «ни эллина, ни иудея», согласуется с расовой дискриминацией, проповедуемой этим прекрасным в своей национальной исключительности заведением?

– Что ты! Что ты! – обомлели джентльмены. – Господь с тобой, славный американец, ничего такого Иисус Христос не говорил. А толковал об этом сомнительный в своем апостольском происхождении Павел, он же – Савел. Христос же говорил, что негоже давать собакам то, что предназначено избранному народу. Но избранный народ не приял крови и плоти Сына Божьего, за что и был лишен избранности. А мы прияли и стали избранными. Вот каким образом обстоят дела с расовой дискриминацией, чужеземец… И потом, по чести говоря, не было еще случая, чтобы кого-нибудь не впустили или выгнали из нашего трактира по причине его национальной неполноценности. Как не было случая, чтобы кто-то не нашего роду-племени, зайдя сюда, повел бы себя наглым, неподобающим образом, – не поднес бы обществу чарки вина, не угостил бы сигаретой или как-либо еще не выразил своего уважения законным хозяевам земли русской. И для подобного поведения у этого кто-то есть все основания: он чувствует себя незваным гостем, то есть даже не татарином, и это налагает узду на его дикие повадки. Так что объявление о сегрегации клиентуры носит скорее профилактический характер, нежели какой-либо иной. Мы понятно излагаем?

– О, вполне, – вежливо улыбнулся чужеземец. И, отдав вполголоса необходимые распоряжения буфетчику (на десять долларов табачных изделий на каждый столик), вернулся к волнующей его теме, продолжил гнуть свое. – Но разве ваши законы не запрещают расовую и национальную рознь?

– Запрещают, – вздохнули славяне. – Но на то и придумываются законы, чтобы пробудить в человеке его сообразительность, а никак не для того, чтобы слепо им следовать…

– Каким же образом вам удается обходить этот закон? – не унимался задетый славянской неуязвимостью англосакс.

– Легко и непринужденно, – усмехнулись славяне. – У этого предупреждения над входными дверьми не держится отрицательная частица, вечно срывается. Вот и выходит, что вместо «не только для славян», читается нечто совершенно противоположное…

– Действительно, – пробормотал обескураженный плейбой, – проще некуда… Неужели власти верят этому объяснению?

– А что им еще делать остается?

– Как – что?! В суд на вас подать… То есть не на вас, а на хозяина…

– Чтобы выплатить ему компенсацию за моральный и материальный ущерб? Не такой уж дурак наш мэр. Он, поди, даже горд тем, что такое заведение есть только в нашем городе и больше нигде. У него принцип: что хорошо для туризма, хорошо и для города, и вообще – для всей России!..

– Но вы, надо полагать, с этим не согласны?

– Мы согласны с тем, что демократия западного образца не для России, она у нас немедленно дерьмократией оборачивается. Да и вообще – пора перестать нам обезьянничать и попугайничать. Впрочем, это не только к нам относится… Ведь каждый народ есть живая индивидуальность со своими особыми данными, со своей неповторимой историей, душой, природой и предрассудками. Поэтому каждому народу должна быть свойственна своя особая индивидуальная государственная форма и конституция. Самодержавие – безразлично какое, с царем во главе или с генсеком в печенках, – есть единственно возможная в России власть, ибо менталитет, как известно, штука суровая, его на мякине общечеловеческих ценностей не проведешь…

– Well, если я правильно вас понял, вы за самоопределение народов. Логично было бы с моей стороны предположить, что если бы это зависело от вас, вы бы не стали препятствовать созданию чеченцами своего национального государства, соответствующего их истории, природе, менталитету и предрассудкам?

Вопрос вопреки ожиданиям американца не застал собеседников врасплох, не согнал с их физиономий снисходительный ухмылок, скорее напротив, ухмылки стали еще шире, их тональность еще снисходительнее.

– Кажется, я не только угощаю их холявой, но и развлекаю своими глупостями, – мелькнуло в голове плэйбоя. – В свете или тьме их представлений я от низших, а они – от высших, – продолжало мелькать там же.