Новое вино - Александр Сергеевич Вознесенский
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Перейти на страницу:
изданиях выпущенная в дома, прославленная "семейная драма". Почему же теперь, в этом живом и трепетном случае, допустить ошибку веков, а не подойти по-живому же, наново, не сделать что можно и что надо? Вера Тихоновна не разбуженная женщина: значит надо ее разбудить. Этого не умеет Петр Романович: это должен сделать, бережно и честно сделать, другой". Окна стекол начали прозрачно холодеть, Степан Михайлович сразу почувствовал, что озяб, закурил от старой новую--бесконечную по счету--папиросу и лег на кровать, под одеяло. Тень от полотенца приняла форму Зиночкиного профиля, и Чельцов с теплотою подумал о том, как хорошо было бы, если бы она сейчас была здесь и можно было бы думать вслух, не заботясь о логической цепкости, играя с текучестью мысли... "А впрочем, а впрочем, а впрочем... Вы слишком много напутали в делах человеческих, великий и беспечный наш бог, нам нужен великий бухгалтер! Нам нужен точный бухгалтер. Значит, поэтому дальше: цо рубрикам и по графам. Мы остановились на том, что "это должен сделать другой, сделать бережно и честно". Почему? Разумеется, бережно, чтобы задеть только пол, не задевая сердца и жизни. И, разумеется, честно, чтобы "мужу было мужево", а другому -- другое. Муж -- это самое главное, это единственно главное--должен получить жену: должен учредить семью, сохраненную, подаренную ему женою... Пол, один только пол... Какая скаредная нужна бережность и какая находчивая честность! Пол! О безбрежное, безумное, страшное, единственное в человечестве слово! Таким сделала его ложь... Ты простишь, Зиночка, то, что я изменяю тебе, обращаясь так пылко к полотенцу, но и полотенце поймет, ибо нет ничего под луной таинственно-понятнее пола! Нужен был тот замечательный маскарад, грандиозный мировой гала-маскарад, устроенный святыми апостолами и не законченный до сих пор, чтобы заставить и это ясное, невинное дитя -- пол -- напялить на себя злодейский костюм и темную загадочную маску. Вот, за ужином сидит консерваторка возле меня, барышня с кругленьким смеющимся носиком и молодыми умными глазами. Ее зовут Серафима Николаевна. Выпив третью рюмку вина, я шутя называю ее: Сима. Она улыбается, чокается со мною и не пьянеет, нет... Наоборот, подлый апостольский хмель спадает с нее, она перестает интересоваться тем, светлые ли волосы у поэта Кузмина, спрашивает, влюбчив ли от природы я, не отнимает пальчиков руки от меня и не отнимает нежного бедра, пригревшегося к моему колену. Это на мгновение обнажился, осветился, приподнял свою дрянную, старую, запотевшую маску вечно юный и вечно жаждущий пол, и это был лучший для меня и для девушки миг за скучным и длинным ужином, когда Петр Романович слишком много и хохотно шутил, а Вера Тихоновна на конце стола взглядывала то на него, то на меня и злилась одними глазами... Велмкий бухгалтер! На место! Назад! Я отвлекся, я увлекся, я не на посту, я, кажется, сбился со счета... Итак, установлено, как закон: требуются бережность и честность. Да, требуются, и особенно, Степан Михайлович, заметьте это вы, ибо все клонится давно уже к тому, что вы больше не ищете--как это задумано было в самом начале -- некоего третьего (tertius gaudens в прямом смысле, не так ли?), а этот некто "другой" будете именно вы, друг Петра Романовича, писатель Чельцов, "философ по женской части"? Заветы литературы почтены и восстановлены: "писатель в имении" на. своем месте. Разумеется, и нет более подходящего человека, чем вы: вы рее поняли, потому что вы изволите быть мудры, избранно думаете и избранно чувствуете, готовитесь к доблести и притом не во имя свое, где иной готовился бы к пошлости и губил бы женщину небрежно и жутко. Но... но ведь и вы получите на этом деле куртаж? И не малый куртаж: молодая, красивая женщина, до сих пор верность хранившая мужу! Честность нужна не только относительно нее: для себя, для себя вы ее также припасли ли? Большое "я" хлопочет о женщине, о приятеле, о семье, а маленькое "я" -- не о куртаже ли? A-а, задышали испуганно, конфузливо-медленно?.. Проверьте-ка, взгляните-ка на себя, вскочите!" Сделалось душно под одеялом и явилась потребность действительно вскочить, приоткрыть серое окно, проморозить мутнеющую голову, посмотреть на себя в зеркало, стоящее на комоде. Зеркало отразило сонный, всклокоченный бобрик над лицом, очень схожим теперь с карикатурой на Чельцова, помещенной однажды в "Сатириконе" талантливым насмешником Ре-ми. Даже кончик бородки сворачивался рыболовным крючком, как юмористически сделано было на рисунке. Но глаза глядели печально и добро, и Степан Михайлович детски почувствовал вдруг, что надо себе поверить. День поднимался пасмурный, солнце не лгало за окном, и поистине мрачно было бы жить на земле, если бы даже своя душа человечья перестала светить, и в ней... в теплом уюте ее... ползучие липкие черви... "Уют... славный деревенский дом, должен лежать белый чистый снег вкруг пего... Ах, милые люди -- оба Балыги: толстый Петя и она... будут дети у вас, два мальчика... и большой серый кот"... Ресницы слипались на ходу. Степан Михайлович быстро юркнул под одеяло, и сделалось пушисто-тепло... Выплыл опять серый кот, воздушный, и, должно быть, сибирский... "Я привезу тебе, Зиночка, его... Больше не надо ничего... Хорошо быть калачиком... А Кузмин все-таки брюнет, Симочка... Только сыро и будет дождь. Петр Романович не хохочи... все будет хорошо!.. Попробуй, какой он ласковый и мягкий, этот серенький кот... навсегда... кажется, я засыпаю"... 10. Спустя шесть дней, 31 июля, утром приказчик принес Степану Михайловичу во флигель два письма, пересланных из Москвы, и одну привезенную со станции телеграмму. В телеграмме сказано было: "Без вашей корректуры завтра остановим печатание. Необходим немедленный приезд. Махлин". Чельцов, еще не вскрывая телеграммы, болезненно улыбнулся, а пробежав ее, спросил: -- Можно будет лошадей мне к поезду, к трем часам? Приказчик подумал: -- К трем? Не знаю, чи вернутся кони со станции. Поехали за паном. Степан Михайлович растерянно поднялся: -- Как! Разве Петр Романович сегодня возвращается... Когда? -- Депеша была ночью до барыни. Неизвестно, с каким поездом будут. Велели послать коней спозаранку. Приказчик привык к тому, что после утренней беседы "знаменитый гость" (таким он почитал Чельцова) предлагает ему вместе попить чайку, но на этот раз гость сразу забыл о своем посетителе и после последнего ответа его заходил быстро по комнате, ударяя костяшками пальцев по встречающимся на пути предметам. Приказчик постоял вежливо еще несколько мгновений и тихонько промолвив "до свидания", вышел. -- Ну? ничего, -- сказал, наконец, Чельцов, останавливаясь у стола, ударил еще по
Перейти на страницу:
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!