Зима в Мадриде - Кристофер Джон Сэнсом

повторила Барбара, отвлекая мальчика.

— Мой старый учебник. Когда я ходил в школу, до того как маму и папу забрали. Мне там нравилось.

Барбара открыла книгу и положила перед Пако. Из-за двери слышался плач — мужской плач. Мальчик снова взглянул на дверь.

Барбара мягко попросила:

— Расскажи, пожалуйста, что в нем. Нужно оставить Софию и Энрике одних ненадолго… — Она вдруг добавила: — Я помню этот учебник. Мера однажды показывали мне его. У Кармелы был такой.

Ее глаза наполнились слезами. Гарри понял, что за показной живостью этой женщины кроется отчаяние, она на грани срыва.

— Посмотрим, какие тут разделы, — заговорила Барбара с Пако. — История, география, арифметика.

— Мне нравилась география, — поделился мальчик. — Смотри на картинки, тут все страны мира.

За дверью стало тихо.

— Посмотрю, как они там, — сказал Гарри, вставая. — Останься с Пако.

Он сжал плечо Барбары и вышел в гостиную. Энрике сидел на кровати с Софией. Он поднял скорбный взгляд на Гарри. Такого выражения на его лице тот никогда еще не видел: следы слез и гримаса скорби делали его отвратительным.

— Ты наблюдаешь все трагедии нашей семьи, inglés.

— Мне очень жаль, Энрике.

— Гарри тут ни при чем, — вмешалась София.

— Если бы он видел нас раньше… Когда-то у нас было достоинство, сеньор. У нас было достоинство.

В дверь постучали.

— Наверное, это «скорая помощь», — вздохнула София.

Однако, пока она шла открывать, внутрь просунулось узкое лицо сеньоры Аливы. На голове у нее была черная шаль, концы она крепко сжимала в руке.

— Простите меня, но я слышала плач. Что-нибудь случилось? О… — Увидев тело на постели, старуха перекрестилась. — О, бедная сеньора Роке. Несчастная. Но теперь она в покое, с Господом.

Женщина с любопытством взглянула на Гарри.

— Сеньора Алива, мы предпочли бы сейчас остаться одни, прошу вас. Мы ждем, когда заберут тело нашей матери.

Святоша оглядела комнату:

— А где Пако? Pobrecito[67].

— На кухне. С одной нашей подругой.

— Вам сейчас нужен священник, — вкрадчиво проговорила старуха. — Позвольте, я приведу отца Фернандо.

Внутри у Софии словно что-то лопнуло. Гарри почти физически ощутил это, в комнате будто раздался щелчок. София большими шагами подошла к сеньоре Аливе. Старуха была выше ее ростом, однако отшатнулась.

— Послушайте меня, вы, старая стервятница, мы не хотим, чтобы сюда приходил отец Фернандо! — София перешла на крик. — Сколько бы вы ни пытались притащить его в наш дом, сколько бы ни старались заполучить Пако, у вас ничего не выйдет! Вам здесь не рады, вы поняли? А теперь уходите!

Сеньора Алива вытянулась в полный рост, ее бледное лицо побагровело.

— Вот как вы встречаете соседку, которая пришла помочь, вот как вы относитесь к христианскому милосердию! Отец Фернандо прав: вы — враги Церкви…

Энрике встал с кровати и, сжав кулаки, подошел к сеньоре Аливе. Святоша попятилась.

— Тогда иди и донеси на нас священнику, старая сука! Которая одна живет в пустой квартире, потому что ее священник дружен со старостой квартала!

— Моего отца убили коммунисты! — дрожащим голосом ответила женщина. — Мне негде было жить!

— Плевать мне на твоего отца! Убирайся!

Энрике занес кулак. Сеньора Алива вскрикнула и выскочила из квартиры, хлопнув дверью. Энрике сел в ногах постели, тяжело дыша. София устало опустилась рядом. Барбара выглянула из кухни и встала на пороге.

— Простите, — сказал Энрике, — не надо было на нее орать.

— Ерунда. Если донесет на нас, скажем, что ты был вне себя от горя.

Энрике повесил голову и сцепил костлявые пальцы на коленях. Откуда-то с улицы послышался слабый вой. Он становился громче и, казалось, доносился из десяти разных мест одновременно.

— Что это такое? — спросила Барбара, голос у нее дрожал.

София подняла взгляд:

— Собаки. Дикие собаки. В это время года они иногда воют от холода. Значит, пришла настоящая зима.

Часть третья. Глубокий холод

Глава 35

Снег лежал в Тьерра-Муэрта почти месяц. Он выпал рано, да так и остался. Охранники говорили, что жители Куэнки много лет не помнят такой суровой зимы. Ясные морозные дни перемежались затяжными снегопадами, ветер постоянно дул с северо-востока. Иногда по ночам маленькие олени, почуяв запах пищи, спускались с гор и стояли недалеко от лагеря. Если они подходили слишком близко, караульные с вышек стреляли, и тогда охрана на ужин баловалась олениной.

К началу декабря сквозь сугробы между лагерем и каменоломней была протоптана широкая тропа. Каждое утро рабочий отряд тащился в горы, где снежную белизну пейзажа нарушали только тонкие голые ветви горных дубов.

Берни было одиноко. Он тосковал по Винсенте, и теперь с ним не разговаривал ни один из коммунистов. Вечерами он молча лежал на своих нарах. Даже в Руквуде всегда находился кто-нибудь, с кем можно было поболтать. Он вспомнил Гарри Бретта. Винсенте иногда напоминал ему Гарри, добродушного и принципиального, пусть и безнадежного приверженца взглядов человека из среднего класса.

Заключенные тяжело переносили холода. Все были простужены и кашляли, несколько человек уже умерли, число безымянных могил на кладбище росло. Берни беспокоила старая рана на плече. К середине дня махать киркой в каменоломне становилось мучительно больно. Рана на бедре, которая залечилась быстро и до сих пор его не беспокоила, тоже стала напоминать о себе.

Перебраться в другой барак, на чем настаивал Эстабло, ему не удалось. Он подал прошение пару недель назад, но ничего не изменилось. Однажды вечером, когда он вернулся с работы, ему передали, что его хочет видеть Аранда.

Берни стоял перед комендантом в его теплом жилище. Аранда сидел в кожаном кресле, стек был прислонен к боковине. Удивительно, но комендант улыбнулся и предложил Берни сесть, затем взял со стола папку и стал ее просматривать.

— Я получил заключение доктора Лоренцо, — игриво проговорил Аранда. — Он написал, что ты асоциальный психопат. По его мнению, все образованные леваки страдают одинаковой формой врожденного антисоциального помешательства.

— Да, comandante?

— Сам я считаю, что это все чушь собачья. На войне твоя сторона боролась за свои интересы, а мы — за свои. Теперь мы владеем Испанией по праву победителей. — Он приподнял брови. — Что скажешь?

— Я согласен с вами, comandante.

— Хорошо. Тут мы не расходимся. — Аранда взял сигарету из серебряного портсигара и зажег ее. — Хочешь?

Берни замялся. Комендант махнул коробочкой в его сторону:

— Давай бери. Я приказываю.

Берни вытащил сигарету. Аранда поднес к ее кончику золотую зажигалку и откинулся на спинку кресла — кожаная обивка скрипнула.

— Ну что там с твоим желанием поменять барак?

— С тех пор как в прошлом месяце умер мой друг, мне тяжело там находиться.

— Я слышал, ты разошелся