Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X-XI веках - Петр Стефанович

Например, вполне возможно, исходя из контекста договора 944 г., предположить аутентичность упоминания только одного Киева, поскольку в разных статьях этого документа всячески подчёркиваются особое положение и особая роль в отношениях Руси и Византии киевского князя (в том числе как раз в статье, предшествующей постановлению о корме послов и купцов и предписывающей киевскому князю запретить руси творить «бещинья» в Византии). По общему смыслу договора ожидается, что именно послы и купцы, посланные киевским князем, должны получить в Константинополе привилегии по сравнению с «объчими слами» и прочими купцами. В таком случае в оригинале это место должно было читаться примерно так: * «тогда возьмуть мѣсячное свое, съли слебное, а гостье мѣсячное, первое от города Киева, паки и ис прочих городов» (либо вообще без слов «паки и ис прочих городов»)[823]. Появление Чернигова и Переяславля после упоминания Киева надо объяснять как стремление летописца согласовать это место с теми списками городов, которые он сам дал выше в статье 6415 г., конструируя текст «договора 907 г.». А в том, что он помимо первого, расширенного («длинного») списка «руских городов», дал ещё «краткий» (из трёх городов), естественней всего видеть, действительно, следствие ориентации на современное ему положение «Русской земли» (в узком смысле) с тремя центрами – Киевом, Черниговом и Переяславлем.

Как бы то ни было, упоминание городов в договоре 944 г. не может служить надёжным свидетельством. Кроме этого упоминания, в договоре единственным намёком о местоположении Руси являются указания Днепра и «Корсунской страны», с людьми которой русь, видимо, часто сталкивалась. В договорах 911 и 971 гг. «зацепиться» и вовсе не за что, и для определения того, где находилась «страна Руская» договоров, историкам приходится обращаться к другим источникам. В суждениях, к которым в итоге они приходят, нет единства, но всё-таки наиболее убедительной и признанной в науке может на сегодняшний день считаться локализация Руси X века в среднем Поднепровье. Наиболее подробно и обстоятельно её обосновал А. Н. Насонов, выделивший в летописании XI–XIII вв. целый ряд указаний на некую территорию в этой области, которая называлась «Русь» и «Русская земля», но отличалась при этом от «Русской земли», обнимавшей всю территорию, подвластную князьям-Рюриковичам[824].

Образование этой «Русской земли в узком смысле» Насонов возводил к весьма древним временам (вплоть до IX в.), указывая на различие русина и словенина в «Древнейшей Русской Правде» и на другие данные. На этой территории, границы которой позднее уточнил В. А. Кучкин, располагались, по летописным упоминаниям XI–XIII вв. 22 пункта и района[825]. Последняя цифра заставляет вспомнить число «архонтов» по договору 944 г. и описанию приёма Ольги Константином, хотя, надо признать, большинство городов из этих 22 пунктов и районов возникло, видимо, позднее середины X в.

Большое значение для определения территории, подчинённой киевскому князю и освоенной русью, имеет рассказ Константина Багрянородного о руси в 9-й главе «De administrando imperio». Интерпретация этого текста, явно неоднородного и склеенного из отрывков разного происхождения[826], связана с целым комплексом разнообразных и весьма непростых вопросов. Не вникая во все детали и элементы этого комплекса, я обращу внимание только на два аспекта, важных для целей данного исследования. Во-первых, из рассказа Константина однозначно и несомненно следует, что он считал столичным центром Руси Киев, но в то же время связывал с русью ещё ряд пунктов в Поднепровье (Чернигов, Вышгород, Витичев и Любеч в составе «Русской земли в узком смысле слова» плюс Смоленск в верхнем Поднепровье) и Новгород на Волхове[827].

Во-вторых, знаменитое описание «зимнего и сурового образа жизни росов», приведённое в этой главе «De administrando imperio», содержит информацию, которая как будто, на первый взгляд, противоречит тезису об «архонтах» руси как главах локальных центров. Рассказывая о прокормлении «росов» зимой в полюдье, Константин пишет, что все они отправлялись в полюдье именно из Киева и туда же возвращались. Так выглядит этот рассказ: «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется "кружением", а именно – в славинии вервианов, другувитов, кривитов, севериев и прочих славян, которые являются пактиотамиросов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лёд на реке Днепр, возвращаются в Киав. Потом так же, как было рассказано, взяв свои моноксилы, они оснащают [их] и отправляются в Романию»[828].

В этом пассаже Константин снова упоминает «архонтов» «росов». Он говорит о них во множественном числе, и это соответствует тому, что мы видели в «De ceremoniis» и в договорах 911 и 944 гг. Далее обращают на себя внимание слова императора, что «архонты» выходят из Киева «со всеми росами ()». В литературе это упоминание «всех росов» вызывает трудности и комментарии, и на этом надо остановиться подробнее.

Дело в том, что буквальное понимание этих слов приводит к явной бессмыслице и противоречит тому, что пишет о «росах» сам Константин, отмечая города, из которых они плавают в Византию, упоминая о границах «Росии» с печенегами и т. д., – все «росы» никак не могли жить только в Киеве и они не могли все покидать Киев на зиму, уходя к славянам-пактиотам.