Годы риса и соли - Ким Стэнли Робинсон

Ибрагим недовольно поджал губы, но возражать не стал. Вместо этого он сказал:

– Лю Чжи отмечал различие между этими двумя движениями, но также провёл и параллели между ними. По его мнению, Путь Небесный, «тиандо», лучше всего выражает ислам, а Путь Земной, «жэньдао», – конфуцианство. Таким образом, Коран – это священная книга, но «Аналекты» описывают принципы, фундаментальные в жизни каждого человека.

Кан опять покачала головой.

– Пусть так, но китайские мандарины никогда не поверят, что священная Книга Небес пришла к нам из Тянфана. Как можно на это рассчитывать, когда только Китай имеет для них значение? Срединное царство, на полпути между небом и землёй; Драконий трон, дом Нефритового Императора; а весь остальной мир – всего лишь земля варваров, где не может появиться на свет что-то столь важное, как священная Книга Небес. И потом, возвращаясь к разговору о твоих шейхах и халифах на западе, как они могут принять китайцев, которые ни капли не верят в их единого бога? Ведь это наиважнейший аспект их веры! Как будто бог может быть только один, – добавила она вполголоса.

И снова Ибрагим принял обеспокоенный вид. Но он не сдавался:

– В их корне лежат одни и те же принципы. И сейчас, когда империя расширяется на запад, а большое число мусульман идёт на восток, прийти к какому-то синтезу просто необходимо. Без него мы не сможем сосуществовать.

Кан пожал плечами.

– Может, и так. Но нельзя смешать масло и уксус.

– Идеи – это не химические реагенты. Они больше похожи на даосскую ртуть и серу, сочетанием которых можно произвести на свет всё что угодно.

– Умоляю, только не говори мне, что собираешься переквалифицироваться в алхимика.

– Нет. Только в мире идей, где великую трансмутацию ещё предстоит совершить. Вспомни, в конце концов, чего достигли алхимики в мире материальном. Сколько новых машин, новых вещей…

– Камень куда более податлив, чем идеи.

– Надеюсь, что это не так. Согласись, что истории известны случаи столкновения великих цивилизаций, приведшие к синтезу их культур. В Индии, например, исламские захватчики завоевали очень древнюю индуистскую цивилизацию, и с тех пор они часто воевали, но пророк Нанак поженил меж собой ценности обоих народов, и так произошли сикхи, которые верят в Аллаха и карму, в реинкарнацию и в божественный суд. Он расслышал гармонию за разладом, и теперь сикхи входят в число самых могущественных групп в Индии. В них – надежда страны, учитывая все её войны и невзгоды. И нам здесь нужно что-то подобное.

Кан кивнула.

– Возможно, это у нас уже есть. И было всегда, до Мухаммеда и до Конфуция, в форме буддизма.

Ибрагим нахмурился, и Кан рассмеялась отрывистым, невесёлым смехом. Она и подначивала его, и в то же время говорила абсолютно серьёзно – сочетание, весьма типичное для её общения с супругом.

– Просто признай, что всё у тебя под рукой. Здесь, в этих пустошах, буддистов больше, чем где-либо ещё.

Он пробормотал что-то про Ланку и Бирму.

– Да, да, – согласилась она. – А также Тибет, Монголия, Вьетнам, Тай и Малайзия. Заметь, они всегда там, в пограничных зонах между Китаем и Исламом. Уже здесь. И учения буддистов очень фундаментальны. Самые фундаментальные из всех.

Ибрагим вздохнул.

– Тебе придётся обучить меня.

Она удовлетворённо кивнула.

В тот год, 43-й год правления императора Цяньлуна, с запада по старому Шёлковому пути хлынула волна мусульманских семей, говорящих на самых разных языках. Мужчины, женщины, дети и даже животные – судя по всему, целые деревни и города были брошены пустовать, когда их жители направились на восток, подгоняемые, очевидно, ожесточившимися войнами между иранцами, афганцами и казахами, а также гражданскими войнами в Фулане. Большинство вновь прибывших были шиитами, как сказал Ибрагим, но среди них попадались и многие другие мусульмане: накшабандии, ваххабиты, разные суфии… Когда Ибрагим попытался объяснить это Кан, она неодобрительно поджала губы.

– Ислам расколот, как ваза, упавшая на пол.

Позже, став очевидицей агрессивной реакции на беженцев от уже живущих в Ганьсу мусульман, она заметила:

– Это всё равно что плеснуть масла в огонь. Рано или поздно они просто перебьют друг друга.

Она не выглядела особенно расстроенной. Сих снова начал проситься в джахрийскую школу, уверяя, будто к нему вернулось желание принять ислам, хотя его мать не сомневалась, что виной всему была только его лень в отношении учёбы и мятежный дух, бередивший юное сердце. Она между тем нередко имела возможность наблюдать за мусульманками в Ланьчжоу, и если раньше Кан часто жаловалась на угнетение китайских женщин со стороны мужчин, теперь она утверждала, что мусульманкам приходится гораздо хуже.

– Только посмотри, – сказала она Ибрагиму однажды на веранде с видом на реку, – они прячутся под покрывалами, как богини, но обращаются с ними, как с коровами. Ты можешь жениться на стольких, на скольких вздумается, и все они остаются без семейного покровительства. И ни одна из них не умеет читать. Какой позор!

– А китайцы берут наложниц, – заметил Ибрагим.

– В том, чтобы быть женщиной, ни в одной стране нет ничего хорошего, – язвительно парировала Кан. – Только наложницы – не жёны, у них нет семейных прав.

– То есть в Китае дела обстоят лучше, но только если ты замужем.

– Это справедливо в любой стране. Но не уметь читать даже дочерям из богатых и образованных семей! Быть лишённой литературы, не иметь возможности написать весточку своей родной семье…

Кан этого не делала никогда, но Ибрагим промолчал об этом. Он покачал головой.

– Женщинам приходилось гораздо хуже до того, как Мухаммед принёс в мир ислам.

– Это мало о чём говорит. Насколько же плохо всё было раньше, а это больше тысячи лет назад, верно? Какими же варварами, должно быть, были мужчины. К тому времени китайские женщины уже две тысячи лет пользовались привилегиями и чувствовали себя защищёнными.

Ибрагим слушал её и хмурился, опустив глаза. Он не ответил.

Повсюду в Ланьчжоу они видели признаки перемен. Железные рудники Синьцзяна кормили литейные цеха, строящиеся за городом вверх и вниз по течению реки, а постоянный приток потенциальных литейщиков делал возможным всё новые улучшения, как в металлургии, так и в строительстве в целом. Одной из основных специализаций этих цехов было производство пушек, и городской гарнизон был усилен, а Зелёные Штандарты китайской армии пополнились маньчжурскими всадниками. Литейные цеха получили бессрочный приказ поставлять все пушки Цяньлуну, чтобы оружие уходило строго на восток, вглубь страны. Но поскольку большинство рабочих на этой грязной работе были мусульманами, немало пушек попало и на запад, вопреки императорскому указу. Это привело к усилению военного надзора, росту числа китайских гарнизонов, маньчжурских полков и усилению трений между местными рабочими и цинскими военными. Долго так не могло продолжаться.