«Священные войны» Византии - Алексей Величко

Но умерший 9 августа 640 г. папа Северин отказался подписывать документ, а ставший понтификом после него Иоанн IV (640—642), избранный в Риме вопреки мнению Константинополя, высказался за необходимость немедленного соборного осуждения «Эктесиса»[730]. Созванный им Собор латинских епископов, а также Соборы в Африке, Нумидии, Мавритании, инициированные Апостольской кафедрой, предали анафеме монофелитов[731].

Но если абстрагироваться от богословских нюансов и попытаться оценить отношения между Константинополем и Римом в целом, то становится очевидным, что принятие «Эктесиса» на Западе было делом, заранее обреченным на неудачу. Запрет узурпатора Фоки использовать Константинопольским архиереем титулатуры «Вселенский патриарх» и воторженность Рима, горячо приветствовавшего его воцарение, не забылось, конечно, на Востоке. Лишив Фоку царства, Ираклий Великий тут же восстановил Константинопольского патриарха в «старых» правах, всячески подчеркивая его статус и роль первого на Востоке архиерея. Тем более что все трудные годы войны с Персией, когда царь лишь урывками позволял себе бывать в столице, патриарх Сергий фактически управлял и Церковью, и Римским государством. Конечно, это еще более возвысило столичного патриарха и способствовало увеличению его авторитета среди собратьев по служению.

Напротив, Рим, всегда ревниво относившийся к растущему влиянию Константинополя, старался пресекать попытки расширения сферы влияния его архипастыря. Тем более если это каким-то образом, хотя бы косвенно, затрагивало статус самого Апостольского престола. «Эктесис», вольно или невольно бросавший тень на определения Вселенских Соборов и те вероисповедальные формулы, которые отстаивались Западом, стал удачной мишенью для очередного выпада. Доказать, что Константинополь в очередной раз замыслил ересь и смущает Церковь, было очень выгодно для пап, и они воспользовались этим шансом, чтобы наглядно всем показать свое превосходство. С учетом того, что монофелитство действительно являлось ересью, эта задача не казалась особенно трудной. Как нередко бывает, «политическое» смешалось с «церковным», что привело к большим проблемам.

Осложнение отношений с Римом обязано было еще одному неприятному инциденту, случившемуся вскоре после смерти папы Гонория. Пребывавший в Италии хартулларий Маврикий решил прервать довольно странную традицию, согласно которой выплата солдатам Равеннского экзархата денежного содержания (руги) совершалась из папской казны (об этом писалось ранее). Он вступил в тайное соглашение с некоторыми знатными горожанами, подговорил своих солдат напасть на Латеранский дворец и забрать хранящиеся в нем ценности. Он объяснял это тем, что будто бы папа присвоил себе те деньги, которые император присылает воинам в качестве жалованья, – очевидная ложь. Но легионеры не собирались проводить дознание, где их деньги, а потому окружили Латеран и после некоторой осады взяли его.

Часть средств Маврикий отдал войскам (как и обещал), другую присвоил себе, а остальное отослал в Константинополь в государственную казну. Он прекрасно понимал, что старый император, страдающий от болезни и обремененный многими заботами, не станет строго наказывать его; так и случилось. Но, разумеется, ни Римская кафедра, ни горожане Вечного города не забыли этого унижения и грабежа[732].

На самом деле вина Ираклия Великого в этой истории ничтожно мала. Будучи скромным по натуре, царь никогда не претендовал на то, чтобы его признавали богословом. Во всей истории с моноэнергизмом его, как государя, в первую очередь интересовал практический вопрос внутренней политики – обеспечение единства Кафолической Церкви и умиротворение провинций, недавно отвоеванных у персов. Прийдя к выводу, что это учение способно породить лишь новый раскол, он совершенно охладел к нему. А когда возникла необходимость объясниться на этот счет с Римским епископом Иоанном, император напрямую ответил: «Эктесис» – не мой: я не диктовал его, не приказывал составлять. Но патриарх Сергий составил его еще за 5 лет до моего возвращения с Востока, и в Константинополе уже просил обнародовать его от моего имени и с моей подписью – я уступил его просьбам. Но, видя, что от него возникли споры, объявляю всему миру, что я не автор «Эктесиса»[733].

Как представляется, это признание Ираклия Великого позволяет со всей очевидностью отвергнуть нередко приписываемую ему «честь» слыть автором монофелитства и родоначальником новой ереси, начавшей терзать тело Церкви.

Военные победы Ираклия Великого потрясли весь окружающий мир. В Армении о нем при жизни слагали легенды, а Индийский царь прислал в Константинополь посольство с богатейшими дарами, желая засвидетельствовать свое почтение императору. Как справедливо говорят, его слава могла стать беспрецедентной, если бы Римо-персидская война оказалась последней в биографии Ираклия[734]. Но, увы, история распорядилась иначе…

Возобновивший войну с Римской империей Хосров и разрушитель Персидского царства Ираклий Великий даже не подозревали, что, истощая друг друга в кровопролитных сражениях, они открывают широкую историческую арену для еще вчера не играющего никакой самостоятельной политической роли народа, разделенного к тому же на бесчисленные племена, арабам. Правда, в данном случае нет-нет, да вспомнятся многочисленные мирные инициативы Римского императора, которые тот демонстрировал даже в дни побед. Как выяснилось теперь, Ираклий Великий был гораздо дальновиднее и мудрее своего персидского собрата.

С давних времен арабы называли Аравию «Джазират-аль-араб» («Остров арабов»), поскольку чувствовали себя как бы окруженными Красным и Аравийским морями, Сирийской пустыней, Оманским и Персидским заливами. Уровень жизни народов, населявших эту территорию, разнился и весьма значительно. На землях сегодняшнего Йемена возникло несколько государств, которые в VI веке были объединены в Химьяритское царство.

Арабы, заселявшие Аравийский полуостров, делились на две группы: оседлых потомков библейского Арфаксада (хадаси) и кочующих измаилитов (бедуинов). Позднее к ним присоединились шесть колен Израиля, придав арабам некоторые характерные семитские черты. Численно преобладали воинственные язычники бедуины, напротив, часть племен хадаси приняли христианство. Измаилиты не знали права собственности на землю, равно как и определенного места жительства. Они не делили между собой пастбищ, и если так получалось, что на те или иные места претендовали сразу несколько родов, спор неизменно решало оружие.