Готы - Вольфганг Викторович Акунов

стоят лишь копии. Что подлинники обеих статуй — как Артура, так и Теодориха — изваянные немецким скульптором эпохи Возрождения Петером Фишером Старшим в 1514 г., украшают надгробие владыки «Священной Римской империи», «последнего рыцаря» — императора Максимилиана I Габсбурга — в дворцовой церкви австрийского города Инсбрука. Что на самом деле Теодорих не носил таких кованых доспехов (да и не мог носить, ибо жил задолго до их изобретения), а уж король Артур — и подавно (ибо вообще вряд ли существовал). И все равно память о первой встрече с Теодорихом Великим оказалась для меня неизгладимой. Но это так, к слову…

Ни одна эпоха мировой истории не была связана со столь большим и быстрым расходом человеческого, или, если можно так выразиться, этнического материала, как эпоха Великого переселения народов. Возможно славяне обязаны своей силой, во многом, тому, что почти не участвовали в этой кровавой войне всех против всех, в этой кажущейся порой беззаботной и даже бесцельной смене ареалов, сред обитания народов и племен. Их время пришло несколько позднее, в конце правления Юстиниана I Великого.

У италиков и романизированных подданных двуединой Римской «мировой» империи не было иного выбора, кроме как стать «терпилами», «благодарно (или, во всяком случае — покорно) принимая все, что им назначено природой», и играя на арене мировой истории по преимуществу страдательную роль. Будучи обитателями главного места действия, попав в «мясорубку истории», они силой вещей были вынуждены примириться с этим фактом. И лишь германцы с воодушевлением и неиссякаемым желанием «побольше есть, побольше пить, побольше драться», бросались в бесчисленные битвы между переселяющимися народами и племенами, сотрясавшие, заливавшие кровью и удобрявшие человеческой плотью всю Европу к югу от реки Мена, нынешнего Майна, с 270 г. п. Р.Х. до конца VI в.

Выдающиеся деятели этого века бесконечных схваток, выделяющиеся на их кровавом фоне и возвышающиеся над ними, не были окружены полным мраком неизвестности. Их происхождение не было совершенно «темным» (как нередко — происхождение узурпаторов последующих столетий). Но, с другой стороны, их возносила на престол не «легитимность», не «законный брак» венценосных родителей, не слепой автоматизм передачи власти по наследству («одарившей» Рим самыми слабыми императорами за всю его долгую историю). Знатные герои этого столетия очень скоро погибли бы, не обладай они куда большим запасом ума, силы и мужества, чем многие «высокородные» и «легитимные» кретины. Эти люди обладали наилучшими исходными позициями, какие только можно было себе представить. По отцу они происходили из призванных к владычеству родов. Так что в младенчестве, когда всякая кормилица, всякий придворный евнух (римское влияние давало себя знать и у «варваров») могли бы устранить их, несмышленышей хранила мощная длань отца и владыки. Матери же их могли быть рабынями (как в случае Гейзериха), наложницами-конкубинами (как в случае Аттилы), или просто царскими возлюбленными без определенного статуса — как, например, прекрасная Эливира (Эрелеува, Эрелиева), родившая Тиудимиру в 454 г. сына Теодориха.

Никто особо не интересовался знатностью и вообще происхождением этих т. н. «жен левой руки», «младших жен» или «полюбовниц». Положение, занимаемое этими избранницами судьбы, определялось совсем иными факторами — красотой, темпераментом, телосложением и другими чисто женскими достоинствами. Так и происходило смешение народов, столь часто приводившее к весьма удачным комбинациям свойств родителей с особым упорством, стойкостью и неутомимой силой, необходимыми для успешной борьбы за выживание. Упоминавшийся неоднократно выше царь вандалов и аланов Гейзерих, вероятно, унаследовал от матери иранскую или кавказскую кровь. Родителями Одоакра были гунн Эдекон (Эдика), советник «Бича Божьего» Аттилы, и неизвестная нам по имени рабыня, происходившая, однако, из знатного скирского рода. Мундзук (Мундиух), отец Аттилы, набрал себе форменный гарем из иноземок, захваченных им в бурные годы «наездов» на «ромеев» и германцев, и следовавших за ним в целом караване из кибиток. Мать Теодориха Остготского, Эриулива-Эливира, вероятно, была тоже не германкой, а скорей пригожей полонянкой из числа «челяди», захваченной остготами в те годы, когда остготы и гунны плечом к плечу жгли, грабили, насиловали, убивали в греко-римских областях (прежде всего — на нынешних Балканах).

В восьмилетнем возрасте, Теодорих был отправлен заложником в Константинополь. При царьградском дворе готский царевич, проведший в Новом Риме десять лет, получил изысканное воспитание. Там повторился процесс, уже принесший плоды, когда он начался несколькими десятилетиями ранее. Готский епископ Вульфила, глава осевших у «ромеев» мирных «готи минорес», «малых готов» (кстати говоря, довольно многочисленных, хотя и мирных), был, как нам известно, метисом, в чьих жилах смешалась греко-каппадокийская и готская кровь. Теодорих, происходивший по отцу из готского царского рода Амалов, проделал тот же путь, что и Вульфила, но в обратном направлении. Направившись в Новый Рим на Босфоре, где римская императорская власть, проникнутая греческой культурой, вызвала к жизни роскошный расцвет позднеантичной цивилизации.

Вне всякого сомнения, этот громадный, шумный и многоязычный город, чьи стены, башни, храмы и дворцы так живописно отражались в переливающихся перламутром водах Пропонтиды, поразил готского отрока, прежде всего, обилием блестящих памятников из мрамора и бронзы, которыми святой равноапостольный царь Флавий Константин I поспешил украсить свою новую столицу (ограбив ради этого все города Средиземноморья). Охваченный стремлением не на словах, а на деле превратить свою новую, христианскую, столицу в Новый Рим, сын Констанция Хлора свез туда множество, не менее двух тысяч, еще сохранившихся в Греции шедевров эллинских ваятелей. И, когда юный Теодорих прогуливался по площадям Царьграда, его окружал настоящий музей под открытым небом. Из Афин, Дельф, Додоны, из священных рощ Геликона, изо всех частей Эллады, Смирны, Эфеса, с Хиоса, Родоса и Крита, первый христианский император собрал в Константинополе всю гордость и красу языческого мира. Выставив ее напоказ эллинам, римлянам и «варварам». На Форуме Теодорих любовался знаменитой порфирной колонной, возвышающейся по сей день близ Святой Софии. Сегодня оная колонна, почерневшая от удара молнии, лишена своего былого навершия. Но во времена заложничества Теодориха ее венчала колоссальная статуя первого императора-христианина Константина Великого, с челом, обрамленным нимбом из семи мистических лучей божества Солнца — Митры-Аполлона, именуемого римлянами, со времен мудрых и бесстрашных августов-воителей Септимия Севера и Домиция Аврелиана, «Соль Инвиктус». И юный заложник видел, как перед этим образом святого равноапостольного царя, украшенного атрибутами языческого бога Соля-Аполлона, преклоняли главу и христиане, и язычники.

В Константинополе юный Амал находился под влиянием самых разных верований, сил, идей, или, говоря по-современному — идеологий.

Господствующей на тот момент в обеих частях Римской империи религией был кафолический вариант христианства, исповедуемый матерью Теодориха. Сохранились сведения о том, что она была крещена под именем Евсевии. Возможно, это греческое имя