Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме - Глен Кук

Пленников принял Драконобой, но ему было не до них – сперва следовало разделаться с Непобедимыми. Закончив, он выделил двоих, чтобы те сопроводили их в главный лагерь. Он выслушал рассказ толстяка, но предпочел не вникать в суть.

Толстяк ехал, перекинутый через спину осла. Кусты постоянно цеплялись за его одежду и кожу, и он не переставая ругался на десятке языков.

– Да заткнись ты! – наконец бросила Ясмид. – Это ты нас во все это втянул, так и веди себя по-мужски.

– Подобное невозможно, когда ты переброшен через спину животного, словно мешок с зерном. До чего же недостойная судьба для…

– Почему бы тебе снова не стукнуть его по голове? – спросила Ясмид солдата на языке Хеллин-Даймиеля.

– Оказывается, она умеет говорить, – пробормотал тот по-итаскийски.

– У меня есть идея получше, – ответил Ясмид второй солдат на выбранном ею языке. – Пусть идет пешком. Такая туша быстро выбьется из сил и заткнется.

– Ты удивишься, солдат.

– Лучше надень на него ошейник, Карл, – посоветовал первый. – Чтобы не смылся в лес.

В итоге Насмешник вошел в лагерь союзника словно собака на поводке. Какое унижение! Его пленница гордо шагала во весь рост, свободная и величественная, словно королева, в то время как он походил на раба.

Их провели внутрь бревенчатого частокола, туда, где солдаты Гильдии и роялисты играли в некую замысловатую азартную игру.

– Капитан, сержант Драконобой прислал пленников.

Рослый лохматый парень окинул их взглядом. Кто-то из роялистов постарше что-то сказал и бросился к покосившейся казарме. Лохматый пожал плечами:

– Придержи их, Уте. Белул хочет, чтобы Гарун на них взглянул.

Он вернулся к прерванной игре. Ясмид вздрогнула и побледнела. Итаскийского она не знала, но услышала имя. Белул! Самый опасный роялист, которым двигали ненависть и желание мести. Последние следы надежды умерли, сменившись страхом. Хорошего ждать не приходилось. Белул! Как она могла оказаться такой дурой?

К ним подбежал юноша в развевающейся темной одежде. Ясмид вспомнила его лицо, которое видела в ту ночь с холма над Аль-Ремишем. Он стал старше, повзрослел, ожесточился…

– Почему ты его не освободил, Белул? – спросил Гарун, разрезая путы на запястьях толстяка. Перейдя на итаскийский, он сказал Рагнарсону: – Этот человек – мой агент. Я послал его далеко на юг. С ним не было другого, великана?

– Только эта девица, – ответил их сопровождающий. – Мы не знали, кто он такой, а он не объяснил. Впрочем, вряд ли кто-либо сумел бы его понять.

– Ладно-ладно. Вытащите у него изо рта кляп.

Насмешник с трудом мог стоять. Схватившись за обширное брюхо, он пошатнулся и хрипло проговорил:

– Горе мне! Неужели я заслужил подобного, преодолев тысячи миль, рискуя жизнью и здоровьем на каждом шагу, постоянно осаждаемый ордами пустынных безумцев…

– Ты хорошо поработал в Ипопотаме, – сказал Гарун на языке пустыни, как и Насмешник. – В итоге отвлек от основных действий целое войско. Больше, чем я мог мечтать. Что случилось с твоим другом, человеком-горой?

– Не говори мне больше о нем. Он встретил слишком много Непобедимых. Теперь лежит похороненный далеко от дома, даже не зная почему. Бедный глупый Гуч. Хороший был друг. Спарен может покоиться с миром, зная, что тот за него отомстил.

– Мне очень жаль. Он был приятным человеком – пусть и по-своему.

– Шут! – взорвалась Ясмид. – Ты знаешь этого… этого… Ты на него работаешь?

– Истинная правда, госпожа, – улыбнулся Насмешник. – Я хитрый негодяй, и ловкость моя не только в пальцах. Порой и с девушками у меня выходит весьма неплохо.

– О чем она говорит? – спросил Гарун.

Насмешник поклонился, продолжая улыбаться:

– Приветствую тебя, могущественный король. Позволь представить тебе настоящую принцессу, перворожденную дочь заклятого врага Эль-Мюрида, Ясмид, которую я сам пленил, рискуя жизнью, и доставил сюда из сердца Пустыни Смерти. В качестве небольшого ответного жеста предлагаю могущественному королю назначить за нее крупную награду в золотых слитках, по одному за каждую рану, по одному за каждое понесенное оскорбление…

Глаза Гаруна становились все круглее и круглее. Он впервые внимательнее пригляделся к Ясмид:

– Это ты… Как же ты выросла…

Взгляды их надолго встретились, как и в ту далекую ночь в Аль-Ремише.

Ясмид издала столь пронзительный и гневный вопль, что на ее крики сбежались все солдаты. Мгновение спустя ее уже окружали две сотни человек.

Гарун повернулся к Рагнарсону:

– Толстяк привел к нам дочь Ученика. Не знаю, как ему это удалось… Ты можешь в это поверить? Невероятно.

Браги не разделял его восторга, но оценил представившиеся им возможности:

– Похоже, судьба невзлюбила этого человека. Еще месяц назад он был в зените славы. А теперь лишился почти всей семьи.

Ясмид не переставала кричать. Гнев ее сменился истерикой. Ее окружало море зловещих лиц, на нее словно обрушились легионы самого зла. Как поступит Гарун? Швырнет ее солдатам?

– Ого! – заметил Рагнарсон. – Похоже, она не собирается останавливаться.

– Она охвачена смертельным ужасом, – пояснил Насмешник.

– Заткнись, девчонка! – рявкнул Рагнарсон.

Но та, естественно, не замолкала. Он обращался к ней по-итаскийски, но даже если бы она его понимала, это мало бы что изменило. Браги пребывал в нелучшем настроении: ему не слишком везло в игре и он все время проигрывал. Но не только злость заставила его поступить так, как он поступил, – истерику следовало прекратить.

Схватив Ясмид, он повалил ее, перекинул через колено, задрал юбку и принялся лупить по обнаженной заднице. Сперва она дергалась и визжала, но потом затихла.

Рагнарсон не осознавал, какое оскорбление нанес, и не мог понять, какое унижение ей уже довелось пережить. Западные женщины не носили вуали, а девушки обычно только радовались, когда парни задирали им юбки.

Толстяк заставил ее переодеться в местную одежду и сжег вуаль. В течение многих дней ей пришлось путешествовать опозоренной. Теперь другой варвар обнажил ее женские достоинства перед всем лагерем. Его сторонники смеялись и шутили, бросая грубые замечания насчет похожего на ладонь родимого пятна на ее заду.

Из ее глаз катились слезы, но она не собиралась доставлять им удовольствия, крича или моля о пощаде.

Гарун, уроженец пустыни, побагровел. Оттолкнув Рагнарсона, он поднял девушку на ноги и толкнул ее себе за спину, затем шире расставил ноги, готовый к чему угодно. Ясмид присела позади него, дрожа от пережитого стыда.

Смех смолк. Взгляды солдат ожесточились. Рагнарсон медленно выпрямился, сжимая кулаки.