Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Вы имеете в виду поцелуй?

– Что же еще? Это растение, почитаемое как святыня в этот день, но в древние времена это был священный куст друидов. С омелой они проводили много заклинаний, и вместе с ней изгоняли многих приспешников зла. Недаром это дерево влюбленных, потому что оно отгоняет зло, и, несомненно, уничтожит несчастный призрак того, кто умер из-за неудачной любви. Voilà, вы улавливаете связь?

– Я никогда не слышал об этом раньше… – начал было я, но он прервал меня со смехом.

– Вы о многом никогда не слышали, друг мой Троубридж, – упрекнул меня он, – но, тем не менее, всё это правда.

– А эта отвратительная тень?

Он мгновенно стал серьезным.

– Кто может сказать? В жизни мадемуазель Анна была прекрасна, но она покинула мир неправильным и злым путем, друг мой. Кто знает, какую злую форму она обречена носить в следующей жизни? Чем меньше мы будем думать об этом, тем лучше будем спать. Пойдемте, мы уже снова дома. Давайте выпьем по стаканчику бренди на счастье, а затем – спать. Mordieu, я чувствую себя так, будто был незнаком с моей кроватью с пятилетнего возраста!

– Tiens, друг мой Троубридж, вы работаете так поздно вечером.

Жюль де Гранден, в тщательно отутюженном вечернем костюме, с белой гарденией и красной ленточкой Légion d’Honneur[214] в петле лацкана, остановился у двери моего кабинета, увидел коробку сигар, лежащую на столе, сразу вошел, уселся напротив и с таким радостным выражением принялся выбирать длинную черную сигару, как ребенок выбирает конфетку из коробки.

Я отложил экземпляр «Диагностики заболеваний крови» Баринга, которую изучал, наслаждаясь при этом свежими сигарами.

– Приятно провели время на ужине в Медицинском обществе? – спросил я несколько сердито.

– Ну да, – согласился он, энергично кивая. Его голубые глаза сияли от восторга. – Восхитительная толпа парней, эти нью-йоркские врачи. Я сожалею, что вы не сопровождали меня. В частности, там был один джентльмен, чистокровный индеец, который… но вы не слушаете, друг мой, вы рассеяны. В чем проблема?

– Хватает волнений, – небрежно ответил я. – Пациентка умирает без видимой причины, хотя я понимаю, что она есть.

– Ах! Вы меня заинтересовали. Вы поставили предварительный диагноз?

– Полдюжины, и ни один из них не подтвердился. Я осмотрел ее и перепроверил; единственное, в чем я абсолютно уверен, это то, что она угасает прямо у меня на глазах, и я не могу сделать ничего существенного.

– Гм. Может быть, чахотка?

– Не тут-то было. Я неоднократно проверял ее мокроту; всякий раз – результат отрицательный. С ней само по себе что-то не так: температура почти всегда нормальная, слегка колеблющаяся туда-сюда, но едва ли не более одного или двух градусов. Я сделал несколько анализов крови, и пока количество эритроцитов держится на отметке под миллион, – дефицита недостаточно, чтобы вызвать тревогу. Единственные объективные проявляющиеся симптомы – устойчивое снижение веса и прогрессирующая бледность; в то же время, субъективно: она жалуется на потерю аппетита, небольшие головные боли и некоторую усталость по утрам.

– Гм, – задумчиво повторил он, выпуская двойное облако дыма из узких ноздрей и стряхивая пепел сигары, как будто это казалось чем-то очень интересным, – и как долго это состояние продолжается?

– Около трех месяцев. Она – миссис Четвинд, жена симпатичного молодого парня, который руководит строительством железной дороги для английской компании в Бирме. Он живет там уже около шести месяцев или около того, в то время как она, естественно, очень тоскует по нему – они женаты всего пару лет. А эта болезнь продолжается с середины августа.

– Гм! – Он с легкостью сбил пепел сигары ловким движением мизинца и с наслаждением затянулся крепким, ароматным дымом. – Этот случай меня интересует, друг мой Троубридж. Эти болезни, которые бросают вызов диагнозу, делают ремесло врача захватывающим. С вашего позволения, я буду сопровождать вас, когда вы пойдете к мадам Четвинд. Кто знает, быть может, вместе мы сможем найти коврик, под которым скрывается ключ от ее таинственной болезни. Между тем, я отправляюсь спать.

– Я за вами, – согласился я, закрыл книгу, отключил свет и отправился наверх следом за ним в постель.

Коттедж Четвиндов был одним из самых маленьких и самых новых среди милых домиков в квартале Руквуда. Несмотря на то, что в нем было всего семь комнат, он смотрелся как произведение искусства, как какая-то миниатюра, написанная на слоновой кости, а предметы и обстановка прекрасно сочетались с изысканным архитектурным решением дома. Когда мы припарковали машину перед увитым розами крыльцом и вошли в очаровательный приемный зал, круглые глазки Жюля де Грандена радостно заблестели, внимая совершенной гармонии, существующей здесь внутри и снаружи.

– Eh bien, друг мой, – прошептал он, проходя за горничной в черно-белой униформе к лестнице, – каковой бы ни была ее болезнь, у этой мадам Четвинд есть bon goût, – как вы говорите? – хороший вкус.

Прекрасная, как произведение китайского фарфора, – и столь же хрупкая, Айдолин Четвинд лежала на благоухающих подушках своей постели стиля Луи Третьего. Неглиже из серебристого крепдешина, украшенное пушистым черным марабу, окутывало ее стройную фигуру от тонкой шеи до изящных щиколоток, случайно позволяя ослепительному телу слоновой кости просматриваться сквозь соболиные складки. Ее ножки без чулков были обуты в алые атласные туфельки с французским каблуком, отделанные черным мехом; на белых стройных голенях была заметна бледно-фиолетовая сеть вен. Ее узкое, с острым подбородком, лицо в дни здоровья, вероятно, имело оливковый оттенок; но теперь ее щеки увяли до цвета старой слоновой кости, тонкий высокий лоб стал бледным и почти таким же полупрозрачным, как воск свечи. Узкие, красиво сформированные губы выразительного рта напоминали скорее цвет увядшей розы, чем красного коралла. В ее больших серых глазах, раскосых, подобно восточным, под изогнутыми, словно крылья чайки, черными бровями, читалась обреченность. Ее волосы, остриженные сзади, как у мальчика, были причесаны справа налево и густо смазаны какой-то благовонной мазью так, что они оттеняли белое лицо, как плотно обернутый тюрбан блестящего черного шелка. Алмазные сережки, маленькие и блестящие, ярко мерцали в мочках ушей. Некоторые женщины распространяют ауру своего женского очарования, как букет роз источает свой запах. Айдолин Четвинд была одной из них.

– Сегодня утром не так хорошо; спасибо, доктор, – ответила она на мой запрос. – Слабость кажется больше обычной, и вчера ночью у меня был ужасный кошмар.