Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– О, – я с удивлением посмотрел на него, – итак, у вас есть гипотеза?

– Вряд ли, друг мой. Есть определенные варианты, но пока у Жюля де Грандена нет мужества назвать их вероятными. Скажем, пока нет. Я буду думать, я буду созерцать, я буду размышлять над этим вопросом.

Пока мы ехали домой между рядов прекрасных кленов, обрамляющих широкие улицы нашего милого городка, я не смог получить ни единого намека на теорию, которая, как я знал, вертелась, будто волчок, в его активной маленькой голове.

Когда мы прибыли в мой дом, там продолжалась горячая ссора. Воспользовавшись тем фактом, что рабочие часы были закончены, и ни один из пациентов не находился в пределах слышимости, Нора Макгиннис, мой домашний фактотум, занималась приятным времяпровождением, выражая свое откровенное мнение со всем родным красноречием урожденной ирландки.

– Ты позорить себя, Кэти Руни, – сообщала она своей племяннице, в то время как мы с де Гранденом открывали входную дверь. – Конечно, себя, потому что должно быть стыдно ступать в мою кухню и говорить мне такую глупость! После всего, что дохтур сделать для тя! Когда бедный леди так болит, ты будешь говорить любимому дохтуру так сильно! Вот теперь я, Нора Макгиннис, напрягать нервы кисти так сильно, чтобы не бросить руку на сторону твоего лица!

– Это ты позорить меня! – отвечал не менее воинственный голос. – Ты достаточно мало знать, когда я прийти в тот дом! Это не ты жить под одной крышей с индусской статуей и не видеть, как мистресс сложить руки и колени перед тварь, будто была она индусом или протестантом или кем-то, даром что христианкой! Когда я впервые пришел в дом миссис Четвинд, тварь была не больше моей ладони, а день ото дня вырастать и вырастать до тех пор, как с мою руку. И стать еще больше сейчас, и смотреть на меня, когда я проходить через зал. Я говорю тебе, Нора, дорогая, что это черное стоять в зале и все больше и больше становиться с кажним днем. А мисс ползти к ней на четвереньках, и эта подлая англичанка-горничная, стоять так, как будто ее предки были королями в Ирландии, а будет не лучше, чем грязь с ее ног, и не похожа на нее так хорошо. Я не буду отвечать за действия в другой день – святые слышат меня, когда я говорю это!

Я шагнул к кухне с намерением резко прекратить все это, когда пальцы де Грандена внезапно впились мне в плечо так резко, что я вздрогнул.

– No, no, друг мой Троубридж, – пронзительно прошептал он мне на ухо, – давайте послушаем, что еще она скажет. Эта информация – подарок с небес, не меньше!

В следующий момент он был уже на кухне, заискивающе улыбаясь двум разгневанным женщинам.

– Дохтур де Гранден, сор, – начала Нора, желая передать решение спора арбитру, – мне кажется, стыдно иметь этот девку в качестве моей родни. Когда миссис Четвинд заболела, дохтур Троубридж заставил ее пойти и готовить бедной леди, все хорошие поваров в нашей семье, хотя я и говорю, что так не следует. И теперь ей плохо, она убежала и помахала бедной леди в ее беде, как будто она была скандинавцем или етальянцем, или каким-то вонючим неместным, прошу пардону, сор.

– Верьте, дохтур, – отвечала обвиняемая Кэтлин в свою защиту. – Я никогда не побежал из хорошей ситуации без угрозы, но этот дом Четвинда вообще не является местом христиан. Это какой-то сумасшедший дом, не меньше.

Де Гранден оценил ее речь едва ли не мгновенно, затем послал ей одну из своих быстрых улыбок.

– Что вы говорили об этой статуе и о мадам Четвинд? – спросил он.

– Конечно, есть достаточно, чтоб сказать, – отвечала она, – но лучшая часть этого еще не сказать, я думаю. Муж миссис Четвинд, как вы знаете, является инженером в Индии; он навсегда отправил домой всевозможные сувениры из чужой страны. Некоторые вещички на самом деле милые, некоторые из них не так хороши. Это было около трех месяцев назад, как раз перед тем, как я наткнулся на нее, он отправил домой статуйка какой-то старой инди-богини от иноземцев. Она поставила его на педисталь, как будто это был образ какого-то благословенного святого, – там он до сих пор отравляет чистый воздух всего этого дома.

Мне никак не нравился взгляд с первой минуты, когда она вылупилась на меня в два глаза; и я не проходил через переднюю дома, и когда я сделал это, отвернулся. Но однажды, когда я проходил через весь зал, я посмотрел на него. Вы можете опозорить меня или нет, дохтур, но тварь выросла на полфута с тех пор, как я видел эта тварь в последний раз!

– Действительно? – ответил вежливо де Гранден. – И потом…

– Тогда я сказала себе, сказала я: «Я остановлю тебя, моя красотка». И вечером, когда никто не увидит меня, я прокрался в зал и облил эту тварь святой водой из церковной купели!

– А? И потом… – осторожно попросил де Гранден; его глазки блестели от возбуждения.

– Ох, дохтур, дорогой, если бы я этого не видел, я бы не поклялся! Могу ли я уйти от этого места, если бы святая вода не зашипела, как жаркое, как будто я вылил его на раскаленную печь!

– Parbleu! – пробормотал француз.

– В следующий раз, когда я прошел, спасите Небеса! – она ухмыльнулся мне!

– Mordieu, вот как! А потом?..

– Не так давно, как вчера, он бросил на меня взгляд, когда я прошел!

– И вы что-то говорили о мадам Четвинд, молящейся перед…

– Дохтур, – женщина подошла ближе и взяла его лацкан большим и указательным пальцами. – Дохтур, меня знают лучше, чем рассказчика небылиц, но на прошлой неделе я видела нечто, которое дают мне полные дрожи от больших пальцы до зубов. Я был тихой, как ягненок, который еще не родился, когда я услышал шум, который я слышал, когда он сидел внизу, и это звучало как взломщики. «Плохи дела, – говорю я, – кто здесь, чтобы убить невинных женщин на своих кроватях!» Я собираю железную трубу, которую я нашел удобной, рядом со мной у двери, и пошла вниз по лестнице.

Дохтур де Гранден, сор, эта святая истина и не ложь, я говорю вам. Когда я приходил в залу, там была миссис Четвинд, вся босая, с какой-то забавной вещички на голове, и она стояла перед этим черным чертовым изображения на двух своих коленях!

«Кэти Руни, – сказала я себе, – это не подходит для тебя, христианки, добрый католик, чтобы жить, так что это не так, как только смогу ли я предупредить об этом миссис Четвинд, но за все деньги в монетном дворе не могли нанять меня, чтобы вернуться в это место».

– Именно так, – согласился маленький француз, энергично кивнув своей гладкой светлой головой. – Я понимаю ваше нежелание вернуться; но разве возвращение не может быть вызвано каким-то другим соображением, кроме денег?

– Конечно, я не вернусь туда… – начала было Кэти, но он резко прервал ее внезапным жестом.

– Послушайте, пожалуйста, – приказал он. – Вы христианка, не так ли?

– Конечно, да.

– Отлично. Если бы я сказал вам, что вы возвратитесь на службу к мадам Четвинд, пока я не прикажу вам уходить, если бы это помогло бы спасти христианскую душу… христианское тело, конечно, – возьмете ли вы на себя это?