Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - Майкл Поллан

– Я начал разговаривать с незнакомыми людьми. С каждым, с кем мне довелось столкнуться, я вел долгие разговоры.

– Я смотрела на людей на улице и думала: «Надо же, какие мы все интересные!» – потому как чувствовала себя неразрывно связанной с ними.

Или связь с природой:

– Раньше я просто восторгался природой, теперь же чувствую себя частью ее. Раньше я смотрел на нее как на вещь, вроде телевизора или картины, а теперь знаю: все мы часть ее, между нами нет ни разделения, ни различия, все мы – природа.

– Я был одновременно всеми людьми, был слит со всеми, был един в шести миллиардах лиц. Я одновременно жаждал любви и даровал эту любовь, я плавал в океане любви и был этим океаном.

Вторая главная тема – открывшийся доступ к сложным чувствам и эмоциям, эмоциям, которые депрессия часто притупляет или перекрывает полностью. По словам Уоттс (а именно она автор этой гипотезы), постоянное размышление, которому предается впавший в депрессию человек, сильно сужает его эмоциональный репертуар. В других случаях депрессивный человек просто подавляет свои эмоции, поскольку ему мучительно предаваться им.

Это в особой мере касается полученных в детстве психологических травм. Уоттс познакомила меня с одним 31-летним испытуемым, музыкальным обозревателем по имени Иэн Руйе, который в детстве, вместе со своей старшей сестрой, подвергался жестокому обращению со стороны отца. Став взрослыми, брат с сестрой подали на отца в суд, обвинив его в насилии, и того упекли за решетку на несколько лет. Правда, от депрессии Иэна это не спасло, и она преследует его большую часть жизни.

– Ясно помню тот момент, когда на меня впервые надвинулась эта ужасная черная туча. Мне было десять лет, и я сидел в семейном зале паба «Бойцовские петухи» в Сент-Олбансе.

Антидепрессанты ему помогли, но ненадолго, ибо, по его словам, «пластырь, наложенный на рану, ничего не лечит». Приняв псилоцибин, он впервые в жизни смог взглянуть в лицо своей боли и ее источнику – отцу.

– Обычно, когда мысль об отце приходит мне в голову, я ее просто выбрасываю. Но на этот раз я пошел другим путем, – рассказал он, имея в виду под другим путем то, что ему посоветовал терапевт: что ему, мол, нужно «вжиться и пройти» через тот страшный материал, с которым он столкнется в недрах своего сознания.

– Поэтому на этот раз я посмотрел ему прямо в лицо. Для меня это был настоящий подвиг, все равно что посмотреть в лицо демону. Да он и был для меня демоном. Но когда я взглянул на него, то увидел не демона, а лошадь! Боевого коня, стоявшего на задних ногах и одетого в военную форму, с каской на голове и с ружьем в копытах. Ужасная картина! Я хотел от нее избавиться, вытолкнуть из сознания, но не смог. «Вживись и пройди», – сказал я себе. Я взглянул ему прямо в глаза и, неожиданно для себя, засмеялся – он показался мне таким смешным!

– Именно в этот момент кошмар перестал быть кошмаром. Отныне я мог свободно предаваться всяческим эмоциям, положительным, отрицательным – неважно. Я подумал о [сирийских] беженцах в Кале и заплакал, и вдруг понял, что каждая эмоция так же ценна, как и всякая другая. Счастье и наслаждение, эти так называемые положительные эмоции, просто так не даются, поэтому и отрицательные эмоции тоже в своем роде хороши и полезны. Такова жизнь. На мой взгляд, пытаться сопротивляться эмоциям все равно что усиливать их. Однажды я уже находился в этом состоянии, мною владело чувство глубокого удовлетворения, и это было прекрасно. Именно это ошеломляющее чувство – даже не мысль! – пережил я и на этот раз, чувство, что ко всему и вся, включая и меня, нужно подходить с любовью.

Несколько месяцев Иэн наслаждался свободой от депрессии, а заодно и новым взглядом на жизнь – тем, чего не давал ему ни один антидепрессант. «Я буквально взлетел, как Земля в поисковике Google», – сказал он Уоттс, встретившись с ней через полгода. Несколько недель после сеанса «я был полностью связан с самим собой, со всем сущим на Земле и во Вселенной». Со временем, однако, эффект обзора у Иэна исчез, и он опять начал принимать золофт.

«Блеск и сияние, которыми окрасились и лучились несколько недель кряду мои жизнь и существование сразу после эксперимента, постепенно поблекли, – написал он спустя год. – Озарения, посетившие меня в ходе испытания, так и не вернулись и уже, видимо, никогда не вернутся. Теперь они воспринимаются скорее как идеи». Да, сегодня ему гораздо лучше, чем раньше, сказал он мне; он даже смог удержаться на прежней работе, но депрессия начала понемногу возвращаться. Теперь он мечтает только о том, чтобы ему позволили пройти еще один сеанс в Имперском колледже. Но поскольку в данный момент такой возможности не предвидится, ему только и остается что слушать музыку, которую ему ставили во время сеанса, и медитировать. «Это поможет мне вернуться в то пространство, где я когда-то был».

Более половины участников эксперимента испытали то же самое: черные тучи депрессии надвинулись на них снова; видимо, психоделическая терапия, какой бы полезной она ни казалась и как бы ее ни хвалили, не может служить одноразовой панацеей от депрессии. Но даже временную передышку испытуемые рассматривали как благословенный дар, потому как она напомнила им о том, что существует другой путь возвращения к жизни и стоит потрудиться ради того, чтобы его вернуть. Психоделическая терапия, как и электрошоковая терапия, на которую она несколько похожа, тоже является шоковой для системы – своего рода «перезагрузка» или «дефрагментация», – и ее, возможно, надлежит время от времени возобновлять. (Допуская, что повторение не скажется на эффективности лечения.) Но относительно потенциала данной терапии и контролирующие органы, и сами исследователи, да и большая часть научного сообщества, работающего в сфере психического здоровья, питают весьма обнадеживающие чувства.

– Я убеждена, что она [психоделическая терапия] могла бы произвести переворот в области психического здравоохранения, – сказала мне Уоттс. И с ней согласны абсолютно все психоделические исследователи, с которыми мне довелось беседовать.

* * *

«Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, – писал Антон Павлович Чехов, который, кстати сказать, был профессиональным врачом, а не только писателем, – то это значит, что болезнь неизлечима». Ну а как быть с обратным утверждением? Что, если против великого множества болезней предложить только одно средство? Возможно ли, что психоделическая терапия может оказаться полезной при лечении таких различных видов расстройств, как депрессия, зависимость, тревога и «экзистенциальные муки» онкологических больных, не говоря уже об обсессивно-компульсивном расстройстве (относительно которого уже ведется одно обнадеживающее исследование) и нарушении пищевого поведения (исследованием которого как раз планируют заняться специалисты из медицинского центра Хопкинса)?

Не будем забывать, что иррациональная эйфория с самого начала сильно повлияла на психоделические исследования, поэтому утверждение, что эти молекулы являются панацеей от всех абсолютно недугов, которые нас одолевают, по меньшей мере столь же старо, как и Тимоти Лири, его высказавший. Вполне может быть, что нынешний неумеренный энтузиазм в конце концов уступит место более скромной оценке их потенциала. Новый способ лечения в самом начале всегда кажется очень перспективным, многообещающим и блестящим. В ранних экспериментах с небольшим количеством выборок исследователи (а они обычно заранее слишком оптимистично настроены на обнаружение того или иного лечебного свойства) могут позволить себе роскошь выбирать участников, которые, как то наиболее вероятно, положительно отреагируют на испытания. Поскольку число таких участников невелико, они вовсю пользуются таким исключительным преимуществом, как забота и внимание со стороны прекрасно обученных, подготовленных и преданных своему делу терапевтов, не сомневающихся в своем успехе. В новых лекарственных препаратах эффект плацебо также очень силен и, как показывают наблюдения за антидепрессантами, ослабевает только с течением времени; сами же препараты уже сегодня действуют не столь эффективно, как в 1980-х годах, когда они только что появились. До сих пор нет доказательств того, что тот или иной вид психоделической терапии способен успешно воздействовать на большие массы населения, а тот якобы невиданный успех, о котором сообщается в научных сводках и отчетах, нужно воспринимать скорее как многообещающий сигнал, выделяющийся из многоголосого шума данных, нежели как окончательное доказательство целебной силы.