Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - Майкл Поллан

Терапевтическая ценность психоделиков, по мнению Кархарт-Харриса, заключается в их способности временно повышать энтропию в негибком мозге, выводя систему из колеи наработанных шаблонов. Кархарт-Харрис пользуется в данном случае такой заимствованной из металлургии метафорой, как отжиг: мол, психоделики привносят в систему энергию, наделяя ее гибкостью, необходимой для того, чтобы сделать ее более податливой и склонной к изменениям. Исследователи из медицинского центра Джонса Хопкинса с той же целью пользуются очень сходной метафорой: мол, психоделическая терапия создает интервал максимальной пластичности, пребывая в котором можно, при должном руководстве, изучить и усвоить новые модели мышления и поведения.

Все эти метафоры, отражающие активность и работу мозга, всего лишь метафоры, а не само явление. Однако нейровизуализация раскрепощенного (под действием психоделиков) мозга, осуществленная специалистами Имперского колледжа (а затем повторенная исследователями в других лабораториях, причем с использованием не только псилоцибина, но ЛСД и айяуаски), выявила значительные изменения в мозге, придающие достоверность этим метафорам. В частности, вызванные психоделиками изменения в деятельности и взаимосвязях сети пассивного режима позволяют предположить, что вполне можно связать чувственное переживание некоторых видов душевных страданий с чем-то наблюдаемым – и изменяемым – в самом мозге. Если сеть пассивного режима действительно осуществляет именно ту функцию, которую, по мысли нейрофизиологов, она призвана осуществлять, то терапевтическое вмешательство в эту сеть потенциально может облегчить тяжесть некоторых форм психических заболеваний, включая и те немногие расстройства, которые психоделическим исследователям уже удалось подвергнуть лабораторным испытаниям.

Очень многие из тех участников испытаний, с которыми мне довелось разговаривать, а среди них были умирающие, зависимые и люди, страдающие депрессивными расстройствами, – очень многие из них описывали себя как людей, мысленно «увязших», плененных бесконечно повторяющимися циклами одних и тех же размышлений, из которых они были бессильны вырваться. Они говорили о «темницах своего „я“», спиралях навязчивого самоанализа, отгораживающих их от других людей, от природы, от их прежних «я» и настоящего момента. Возможно, все эти мысли и чувства являются продуктами избыточной активности сети пассивного режима, тесно увязывающей между собой структуры мозга, отвечающие за такие аспекты, как размышление, мысли, соотносимые с собственным «я», и метапознание – раздумье о мыслях. Логично предположить, что, приведя в спокойное состояние сеть мозга, отвечающую за мысли о нас самих и раздумье о мыслях, связанных с нашим «я», мы смогли бы выбраться из накатанных санями следов или же стереть их с покрытой снегом поверхности.

По-видимому, сеть пассивного режима работы мозга является не только обителью эго, или «я», но и вместилищем психической способности путешествия во времени. То и другое тесно взаимосвязано между собой: без способности вспоминать прошлое и мысленно предварять будущее вряд ли можно говорить о существовании такого понятия, как когерентное «я»; мы определяем себя как индивидуальность, лишь соотнося себя со своей личной историей и будущими целями. (Как рано или поздно убеждаются все любители медитации, если нам удается обуздать и утихомирить поток мыслей о прошлом или будущем и погрузиться в настоящее, наше «я» на время как бы исчезает.) Мысленное путешествие во времени постоянно приводит нас к самой границе настоящего момента. Это в высшей степени адаптивное качество; оно дает нам возможность учиться на опыте прошлого и планировать будущее. Но когда путешествие во времени становится навязчивым, оно порождает депрессию, обращающую взгляд назад, в прошлое, и тревогу, связанную с будущим. Зависимость, похоже, тоже связана с неконтролируемыми путешествиями во времени, потому как человек зависимый использует эту привычку для организации своего времени: «Когда на меня накатило последний раз? И когда накатит в следующий?»

Утверждение, что сеть пассивного режима является обителью «я», нельзя считать обычным утверждением, особенно если учесть, что «я» может быть не совсем реальным. Если что и можно утверждать, так только то, что существует некий набор мысленных действий, или операций (среди них и путешествие во времени), которое мы ассоциируем со своим «я». Это можно представить как средоточие определенных умственных действий, вместилищем коих (если не всех, то многих из них) являются структуры сети пассивного режима.

Еще один вид мысленной деятельности, выявленный путем нейровизуализации в сети пассивного режима (и особенно в коре задней части поясничной извилины), – это работа, выполняемая так называемым автобиографическим или эмпирическим «я»: умственное действие, отвечающее за истории или россказни, связывающие нас, заявляющих о себе от первого лица, с миром и помогающие нам самоопределиться: «Таков(а) вот я»; «Я не заслуживаю любви»; «Я человек, которому не хватает силы воли, чтобы покончить с этой вредной привычкой». Чрезмерная привязанность к этим россказням, восприятие их как непреложных истин о самих себе, нежели как историй, подлежащих переоценке и пересмотру, в немалой степени способствует проявлению зависимости, депрессии и тревоги. Вероятно, психоделическая терапия ослабляет хватку или морок этих россказней, временно разрушая те участки сети пассивного режима, которые контролируют их работу.

Но есть еще эго, вероятно, самое грозное творение сети пассивного режима, которое стремится защитить нас от внутренних и внешних угроз и опасностей. Когда все работает так, как должно, эго заботится об организме, направляя его по верному пути, помогая ему реализовать свои цели и утолять свои потребности, необходимые для выживания и размножения. То есть делает свою работу. Однако оно при этом ужасно консервативно. «Эго не дает нам выбраться из накатанной колеи» – так формулирует его задачу Мэтт Джонсон. Иногда это к лучшему, а иногда и к худшему, потому как иногда эго становится тираном и всю свою грозную силу обращает против нас[67]. Вероятно, именно эту эго-связь между различными формами психических заболеваний и стремится ослабить психическая терапия, поскольку все они обусловлены необузданным эго – эго властным, подавляющим, карающим или указующим неверное направление[68].