Тобол. Много званых - Алексей Иванов

И вот сейчас, уже на обратном пути, Тулишэнь снова встречался в Тобольске с князем Гагариным. Обер-комендант Бибиков, помня о дружбе китайца с губернатором, отвёл заргучею лучшие палаты Гостиного двора.

Тулишэнь угощал Матвея Петровича китайским чаем пуэр; за два года странствий заргучей ещё сохранил в поклаже, завернув в пергамент, четыре тяжёлых, будто смолистых гнезда пуэра. Тулишэнь вдумчиво волховал возле чабаня – низенького чайного столика из лакированного вишнёвого дерева; в столешнице были прорези в виде иероглифов «синица» и «благословение», а под столешницу задвигался медный поддон для сбора ополосков. Толстой лисьей кистью Тулишэнь плавно обмахнул чайник изнутри и поместил в него две щепоти заварки. Медный сосуд с водой нагревался на масляной горелке; Тулишэнь подхватил его, когда шум воды достиг состояния «выдох спящего барса», и красиво налил воду в чайник ровной струйкой толщиной в мизинец наложницы Шу, при этом трижды подняв и опустив сосуд, чтобы кипяток напитался воздухом и силой падения. Матвей Петрович сидел поодаль от чабаня и ждал. Тулишэнь говорил, а толмач Кузьма Чонг переводил:

– Мой господин сообщает господину наместнику, что соблюсти все правила чаепития с гостем – значит оказать ему большое уважение. Мой господин надеется, что эта честь смягчит горечь того известия, которое он привёз господину наместнику.

Под сводами палат благоухало по-иноземному. Матвей Петрович шумно принюхивался, как собака, изображая почтение к обычаям китайцев. Хотя, по правде говоря, богдойский чай всё же лучше, чем у царя Петра матросский кофий-горлодёр, который хочется украдкой сплюнуть под стол.

– Знаю я его известие, – небрежно ответил Матвей Петрович Чонгу. – Аюка не пойдёт на джунгар. А я предупреждал Тулишэня о том.

– Это лишь голова дракона, – перевёл Чонг.

Он сидел на скамеечке на расстоянии собственной тени от чабаня, чтобы своим запахом не повредить настроению чая.

– И что у дракона в пасти? – хмыкнул Матвей Петрович.

– А в пасти дракон держит решение богдыхана, подобного солнцу, запретить русским торговые караваны в Китай.

– Почему? – яростно вскинулся Матвей Петрович.

Крохотным серебряным молоточком Тулишэнь нежно звякнул о край маленькой пиалы из розоватого фарфора – посуду требовалось разбудить, – ловко налил чай в пиалу и закрыл сверху длинным изогнутым блюдечком, очертаниями похожим на огурец. Затем то же самое Тулишэнь проделал со второй пиалой, и лишь тогда ответил. Чонг переводил:

– Джунгарский контайша Цэван-Рабдан уже отправил к городу Кумул всадников нойона Цэрэн Дондоба. Император Сюань-Е назначил принца Иньти, своего наследника, Умиротворителем Западных Пределов. Богдыхан ждал помощи от калмыков, союзников России, но царь даже не позвал к себе моего господина. Богдыхан ответит недружелюбием на недружелюбие.

Тулишэнь говорил так, будто всей душой одобряет запрет караванов, хотя сам же имел с них немалую выгоду, и Матвея Петровича это возмутило.

– Слышь, напомни Тулишэню про русских соболей! – гневно сказал он.

– Мой господин сообщает, что за Байкалом русские промышленники всё равно тайком будут привозить меха к воротам Великой Стены. Кроме того, китайские купцы свободно покупают меха в Нерчинске и Селенгинске.

Тулишэнь с поклоном подал Гагарину пиалу с чаем.

Матвей Петрович дул на чай, держа пиалу обеими руками, и думал. Он предполагал, что дело с калмыками закончится запретом караванов, но до последнего не хотел верить в это. Что ж, была не была. Придётся рискнуть. Замысел-то созрел у него уже давно, однако страшно было затевать такое. Но тут уж надо выбирать: либо смарагды Тулишэня, кошели золота и угроза царского топора, либо тихонько воровать, как тот же Бибиков, и кропотливо складывать рублик к рублику, будто он лавочник, а не губернатор.

– А ежели я вместо Аюки устрою войну русских с джунгарами?

Это были самые главные слова – и пропадай буйна головушка.

Тулишэнь бросил в чайник сухой жёлтый цветок и снова налил воду.

– Мой господин просит объяснить смысл ваших слов, – сказал Чонг.

Матвей Петрович знал, что с китайцами надо соблюдать бесконечную осторожность. Любая уступка китайцам или малое потворство были не менее опасны, чем измена государю. Так уж сложилось в отношениях держав. Швеция, Польша, Турция или Бухарея могли быть для России врагами или друзьями, но все они признавали русского царя. А Китай не признавал. Нет «коутоу» – нет монарха. Отправляя посольство Тулишэня, Лифаньюань даже не сподобился послать о том в Сенат письменный лист. Пётр Лексеич принял сие невежество за плевок в свою персону. Однако худшим бесчестьем России от Китая было нерчинское размежевание, пограничный статейный список.

После яростных оборон Албазина России и Китаю требовалось срочно договориться о границах. Богдыханы династии Цин, манчжуры, мнили себя потомками Чингиза, который владел Хэйлунцзяном, и потому объявляли Амур своим. А русские государи полагали себя потомками Македонского, который, вроде бы, завоевал Реку Чёрного Дракона, и потому тоже считали Амур своим. Инородцы Хэйлунцзяна платили дань Цинам, но Ерофей Хабаров обложил их русским ясаком. Так кому же служит Чёрный Дракон?

Договариваться с китайцами отрядили посольство стольника Фёдора Головина. Он повёл из Москвы в Сибирь стрелецкий полк и полторы тысячи казаков. В Тобольске войско проторчало целый месяц – стольник гостевал у отца, воеводы Лексея Петровича Головина. Поперёд себя стольник Фёдор заслал в Мунгалию селенгинского служилого человека Ваську Перфильева, чтобы Васька расспросил Ундур-цэцэна, кто из монголов покорен богдыхану, кто – нет, и чью сторону они думают принять. Но Перфильев ничего не разузнал: Ундур- цэцэн потребовал, чтобы ему кланялись по-монгольски, а не по-русски, Васька отказался, и степняки прогнали его восвояси.

Путь в Даурию занял полтора года. Однако за Байкалом Головина поджидала неугасшая война. Его войско вступило в Селенгинский острог, а из Мунгалии вылетела орда хана Тушету и осадила крепость. Тушету-хан, а иначе – Очирой, служил императору Канси. Монголы прозвали Головина Будун-нойоном – Толстым Барином. На Селенге его защищал стрелецкий полковник Скрипицын. Иркутский воевода Левонтий Кислянский поспешно собирал ополчение на выручку Головина, верстал даже тунгусов и бурят – «брацких людей». Два месяца Очирой держал Будун-нойона в окружении, а потом иркутские служилые, московские казаки и стрельцы Скрипицына всё-таки разбили Очироя. Перепуганный Головин двинулся дальше.

Встречу с китайцами назначили в Нерчинске – в «городе Нибучоу». По реке Нерче к городу поднялась сотня китайских судов с гребными колёсами; их вручную вращали воины джангиня Лантаня, который три года назад брал Яксу – Албазин. Китайцев пришло впятеро больше, чем было русских. Возглавлял посольство могущественный князь Сонготу, свояк императора: пока Сюань-Е был отроком, Сонготу управлял всем Китаем и лишь десять лет назад передал власть законному властителю. Богдыхан одарил послов оружием, конями и собственными халатами с четырёхпалым драконом.