Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

До конца XVI в. рабская форма зависимости сохранялась лишь на северной границе Мексики для военнопленных из кочевого племени чичимеков, с которыми испанцы, продвигаясь на север, вели длительные войны и на которых устраивали специальные облавы для приобретения пленных и продажи их в рабство.

Барщина (servicios personales) распространялась на всех индейских «данников» (мужчин – глав семейств), но, подобно рабству, она коснулась и женщин. Когда испанский колонист получал от короля право взимать в свою пользу дань с той или иной индейской общины, он мог требовать ее в виде крепостного труда. Эта привилегия (encomienda) лишь в отдельных случаях передавалась по наследству. Она создавала «неполную сеньорию», поскольку потребитель труда индейцев не приобретал ни права юрисдикции над ними, ни права собственности на территорию их общины. Хотя формально существовали нормы и сроки работы на барщине, фактически степень эксплуатации труда индейцев зависела от произвола колонистов. Барщинный труд использовался в сельском и домашнем хозяйстве, сереброрудных разработках, на строительстве, при транспортировке грузов, для обслуживания продуктами питания рабов на золотых приисках и т. д.

Ликвидация барщины вызывалась, согласно автору, критикой этой системы христианскими миссионерами и усилением правительственного вмешательства в налоговое обложение индейцев. По реформе 1563–1564 гг. дань должна была выплачиваться деньгами и продуктами, но не поставкой рабочей силы. Автор полагает, что новый порядок вынуждал индейцев втягиваться в товарно-денежные отношения с испанцами путем продажи им товаров и найма на работу за плату. Вместе с тем он говорит, что в других районах испанской Америки, а именно там, где условия для развития денежного хозяйства отсутствовали, барщина сохранялась вплоть до конца XVII в.

Видоизменением барщины была трудовая повинность (repartiemento forzoso). При введении ее испанская администрация использовала традицию империи ацтеков, у которых существовала обязанность выполнять определенные виды работ общеимперского или местного общинного значения (cuatequitl). В испанском варианте эта повинность служила сначала только интересам короны и являлась государственной повинностью в собственном смысле слова (строительство г. Мехико, общественных зданий, церквей, дорог и т. п.), но с 50-60-х годов XVI в. она стала превращаться в средство обеспечения испанских колонистов подневольной рабочей силой за счет индейских общин в регионе г. Мехико. После эпидемии 1577 г., унесшей до 40 % индейского населения, система трудовой повинности приобрела повсеместный характер. Индейские «данники» должны были теперь, кроме выплаты налога (дани) деньгами и натурой, работать определенное время на того или иного колониста. Разверсткой индейцев по «хозяевам» ведал специальный представитель районной администрации – juez repartidor («судья – распределитель»). Администрация устанавливала ставки оплаты труда (гораздо более низкие, чем принятые в условиях вольного найма). Хозяева должны были кормить работников и не перемещать их на расстояние более одного дня ходьбы от постоянного места жительства. Как и при барщине, подневольный труд индейцев применялся в хозяйстве не только частных лиц, но и короны. «Служилые индейцы» распределялись между аграриями, владельцами рудников и организаторами общественных работ.

Возникновение трудовой повинности как системы обслуживания частных хозяйств автор связывает с дальнейшим сокращением численности туземного населения и повышением цен на сельскохозяйственные продукты. Оба эти фактора делали необходимым и выгодным для колонистов ведение сельского хозяйства на правах земельных собственников. Но ликвидация рабства и барщины, с одной стороны, и самодовлеющий характер хозяйства индейских общинников, их несклонность к предложению наемного труда – с другой, побуждали испанцев к созданию новой формы принудительного труда. Тезису о нежелании индейцев предлагать свой труд в порядке найма в значительной степени противоречит указание самого же автора на то, что в конце XVI в. на королевских серебряных приисках, где наемный труд оплачивался высоко, из 10 тысяч работников 65 % составляли вольнонаемные индейцы, п% – рабы-негры и лишь 1/4 принадлежала к разряду «служилых индейцев», привлеченных сюда на основании трудовой повинности. Следовательно, причина введения последней заключалась не столько в нежелании индейцев наниматься, сколько в нежелании или неспособности испанских колонистов оплачивать вольнонаемный труд.

Трудовая повинность порождала многочисленные злоупотребления, сближавшие ее с барщиной (невыплата зарплаты, удлинение срока работ, произвольные перемещения, плохое обращение и т. п.). Как и барщина, трудовая повинность вызывала критику со стороны миссионерских монашествующих орденов. Она обсуждалась на провинциальном соборе 1585 г. Корона считала ее неэффективной и обременительной. Тем не менее отмена трудовой повинности в 1632 г. не была полной: «служилые индейцы» продолжали использоваться в сельском хозяйстве Новой Галисии (на западе Мексики) до середины XVIII в., а на рудниках и земляных работах – повсеместно до конца XVIII в.

Еще в период бытования трудовой повинности собственники асьенд, рудников и ткацких мастерских обращались также и к другой системе эксплуатации труда индейцев – пеонажу, при котором наемный работник (пеон – буквально «пешеход» или неимущий) закабалялся посредством выдачи ему в долг, «авансом», денег или товаров. После смерти неисправного должника его обязательства переходили к его детям, и так возникала наследственная кабала. Хозяин пеонов имел если не по закону, то по обычаю, право розыска и возврата беглых. Состав пеонов расширялся за счет смешанного населения – метисов и свободных мулатов. Авансы, выдаваемые пеонам, обходились землевладельцам дешевле, чем покупка африканских рабов. Когда пеону давался земельный надел, он должен был за это нести барщину на домениальной земле сеньора, приближаясь по положению к крепостному крестьянину. Эта практика, встречающаяся повсеместно, была особенно распространена на севере Мексики. Переход к пеонажу позволил крупным землевладельцам избежать тяжелых последствий ликвидации системы трудовой повинности.

Автор полагает, что могли быть следующие причины поступления в пеоны: 1) нищета, вызванная потерей общинных земель, узурпированных колонизаторами; 2) распад общинной структуры под влиянием колониальной политики (и прежде всего – налогового гнета, перемещения и перегруппировки жилищ), продовольственного кризиса и эпидемий – всего комплекса факторов, порождавших бродяжничество; 3) надежда найти в асьенде постоянное пристанище и если не зарплату, то, по крайней мере, прожиточный минимум (гарантированное питание, одежду, праздничные деньги); 4) возможность включиться в определенную социальнокультурную структуру, представленную асьендой. Мы бы не переоценивали значения двух последних моментов, учитывая факты бегства пеонов, не выдерживавших бремени эксплуатации в пределах асьенды.

Для второй половины XVII–XVIII в. новым явлением было постепенное вытеснение труда африканских рабов, заменяемых индейцами и метисами, что в докладе связывается с демографическим подъемом.

В рудниках основной частью рабочей силы оставались вольнонаемные, а в крупном землевладении – пеоны. Ордонансами 1769 и 1784 гг. администрация Бурбонов пыталась уменьшить зависимость пеонов от землевладельцев, но едва ли эти предначертания проводились в жизнь (пеонаж сохранился вплоть до революции 1910 г.). Наиболее жестокие формы эксплуатации существовали в течение всего колониального периода (начиная с XVI в.) в ткацких мастерских, которые могли располагать рабочей силой от 50 до 500 человек каждая. Здесь использовались рабы из Африки и Азии, преступники, проданные органами правосудия предпринимателям и находившиеся на положении рабов, и «свободные» рабочие, по преимуществу индейцы и представители смешанных рас (castas), удерживаемые задолженностью или силой. Чтобы предотвратить бегство рабочих, их запирали на ночь в мастерских и вообще содержали как каторжников. Текстильные мастерские были настоящими тюрьмами. Развитие во второй половине XVIII в. мануфактуры, особенно заметное в центральном и западном районах Мексики, не изменило принудительного характера труда рабочих.