Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

В докладе подвергнута критике точка зрения известного польского историка Витольда Кули, связывающего развитие барщины с благоприятной для польских магнатов и шляхты структурой европейских цен. Топольский замечает, что общая структура цен в доиндустриальный период определялась структурой цен на зерновые, которая, в свою очередь, зависела от самой системы производительных сил и производственных отношений (в данном случае трехполье + барщина)[1337].

При этом остаются все же неясными причины устойчивости барщины в XVI–XVIII вв. и принципиальное отличие концепции Топольского от взглядов Кули. Возможно, главным различием в расстановке акцентов оказывается указание Топольским на трехполье, ибо оно и барщина определяют, по его схеме, цены на зерновые и структуру цен в общеевропейском масштабе, а последняя, будучи выгодна польскому дворянству, способствовала, согласно Куле, сохранению барщины.

В докладе Ю.М. Юргиниса (Вильнюс) «Эволюция форм труда в Литве в XVI–XVIII вв.» были показаны такие фундаментальные для сельского хозяйства Литвы явления, как утверждение трехполья, рост барщины и развитие фольварочной системы (все они имеют прямые аналоги в польской модели). В центре внимания автора находились земельная реформа середины XVI в., упорядочившая вотчинное и государственное обложение крестьян и усилившая барщину, и неудачная реформа Антона Тизенгауза середины XVIII в., имевшая целью модернизацию крестьянского хозяйства на базе крепостничества (она вызвала большое крестьянское восстание в 1769 г.)[1338].

В докладе Шарля Верлиндена (Брюссель) «Возрождение рабства в XV и XVI вв.» выделены следующие основные этапы и направления работорговли в IX–XVI вв.: 1) IX–XI вв. – из Восточной Европы в мусульманскую Испанию, а оттуда в остальной мусульманский мир; 2) конец XII – середина XV в. – из бассейна Черного моря в Египет; 3) с середины XV в. до 30-40-х годов XVI в. – с атлантического побережья Африки в Португалию, Испанию, южную Италию, на Балеарские острова (особенно Майорку), Сицилию и Крит; 4) с 30-40-х годов XVI в. и позднее – из Африки в колониальную Америку. В работорговле посредническую роль с конца XII в. играли Венеция и особенно Генуя, чьи колонии в Крыму были важным поставщиком рабов на европейский рынок. В самой Генуе в XIV в. рабы составляли до 15 % населения. И все же, по мнению автора, в христианских странах рабов было меньше, чем в мусульманских, где они широко использовались в армии. В числе рабов как объекте торговли в докладе упоминаются представители народов восточнославянского и балканского регионов (русские, болгары, сербы, валахи, албанцы, греки и др.), Кавказа (аланы, черкесы, мингрелы, абхазцы и др.), тюрко-татарского мира (куманы, татары и др.), Африки (берберы, негры племен волоф, мандинго и многих других).

Наибольший интерес представляют выкладки автора о количественном, расовом, национальном (или этническом), половом, возрастном составе рабов в различных районах европейского Средиземноморья в XIV–XVI вв., их удельном весе в общей массе рабочей силы и населения в целом, сфере занятости (сельское и домашнее хозяйство), влиянии наличия рабов на степень обеспеченности работой свободных.

Автор касается также периода до IX в., отмечая, что по сравнению с поздней Античностью раннее Средневековье возродило рабство в более суровой форме, и лишь с VIII в., при Каролингах, когда под влиянием церкви создается понятие societas Christiana (христианское общество), рабство смягчается и переходит в другие виды зависимости. Но ведя речь о славянском и скандинавском мире, докладчик подчеркивает, что церковь никогда не могла «автоматически» освободить иноверца или язычника, обращенного в христианство. В этом автор и видит психологическую причину возможности возрождения рабства на Западе в период позднего Средневековья: ведь иноверцы (даже обращенные) не принадлежали к societas Christiana[1339].

В докладе Жана-Пьера Берта (Париж) «Формы подневольного труда в Новой Испании XVI–XVIII вв.» прослежена эволюция способов эксплуатации коренного населения Мексики (индейцев) в колониальный период: рабство и барщина в 20-50-х годах XVI в., трудовая повинность во второй половине XVI – первой трети XVII в., пеонаж в конце XVI–XVIII вв. Докладчик отмечает прежде всего катастрофическое сокращение численности мексиканских индейцев на протяжении XVI – первой половины XVII в., связывая его преимущественно с эпидемиями, хотя они лишь усугубляли демографический кризис, вызванный завоеванием и колониальной эксплуатацией. В момент завоевания (1521 г.) коренное население Мексики составляло либо 25 млн человек (как полагают Бора и Кук), либо около 15 млн (как считает автор). В 1548–1550 гг. индейцев осталось не более 5–6 млн, в 1570 г. – 2,5 млн, в 1600 г. – 1,2 млн, в 1640–1650 гг. – 600 тысяч. Таким образом, к середине XVII в. туземное население Мексики уменьшилось на 9/10 своего первоначального состава. При этом опустошительные эпидемии имели место в 1545, 1576–1584 и 1592–1596 гг. Демографический подъем, начавшийся во второй половине XVII в., привел к увеличению численности индейцев в конце XVIII в. приблизительно до уровня 1570 г. Это наблюдение автора находится, правда, в известном противоречии (необъясненном в докладе) с его же сведениями о числе «данников» (глав семейств – мужчин в возрасте от 18 до 50 лет по преимуществу) в разные годы, начиная с 1570 и кончая 1784-м: если в 1570 г. их насчитывалось 700 тысяч, то в 1784 г. – всего 460 тысяч.

И рабство, и барщина просуществовали как система сравнительно недолго – примерно 40 первых лет после завоевания центральной части Мексики Кортесом. Источниками рабства являлись: 1) покупка военнопленных (в 1521–1529 гг. их было продано несколько десятков тысяч); 2) взимание людей как дани с индейских общин; 3) покупка рабов у местных (туземных) рабовладельцев и замена тем самым домашне-патриархального рабства несравненно более суровой системой рабовладения в духе римской традиции. Главной сферой применения рабского труда были золотые прииски. Меньшая часть рабов использовалась в серебряных рудниках и сельских промыслах (сахароделательные мельницы, кузницы), в животноводстве, домашнем хозяйстве, в качестве погонщиков мулов и т. п. Официальная отмена рабства в 1548 г. и фактическое освобождение рабов-индейцев в следующем десятилетии были обусловлены резким сокращением численности туземного населения, особенно после эпидемии 1545 г., и огромным повышением в связи с этим стоимости индейского раба (с 4–5 песо в 1527–1528 гг. до 200 в 1550 г., что равнялось цене африканского раба). Кроме того, к 1545–1550 гг. большая часть поверхностных золотых приисков, где в первую очередь и применялся труд рабов-индейцев, была исчерпана и заброшена. С 1551 по 1561 г. было официально освобождено от 3 до 4 тысяч рабов; некоторые собственники переводили своих рабов на положение оплачиваемых рабочих.