Московское царство и Запад. Исторические очерки - Сергей Каштанов

Конфино избегает употреблять для XVIII – начала XIX в. понятие «буржуазия», оперируя сословно-юридическими категориями: «дворяне», «купцы» (в некоторых случаях он говорит об «одворянившихся» купцах). Автор замечает, что следовало бы выяснить, в какой мере «анахронической» является терминология П. Г. Любомирова («капиталисты», «крупные капиталисты» и т. п.)[1307]. Однако конкуренцию между предпринимателями второй половины XVIII в. он считает «более близкой к тому, чем она станет на завершающем этапе своего развития в рамках свободного капитализма, чем к тому, чем она была полстолетия назад»[1308].

Паскаль употребляет термин «капиталисты» не в классовом смысле. Он говорит, что в XVI в. существовала дифференциация городского населения, среди которого различались «крупные купцы капиталисты», мелочные торговцы, ремесленники, служащие (employes). По словам Паскаля, Петр I разделил «les bourgeois» на «классы»: первая и вторая гильдии, ниже – люди, живущие наемным трудом[1309]. Слово «буржуа» означает в этом контексте просто городское население, «горожане», под «классами» же подразумеваются прежде всего сословные группы. «Капиталисты» и «буржуазия» у Паскаля – это в первую очередь купцы.

Весьма полезным было проводившееся во французской историографии начала 60-х годов изучение генеалогии русской буржуазии. В статьях Порталя содержится фактическая разработка истории семей крупных предпринимателей: Морозовых, Прохоровых, Коноваловых и др.[1310] Конфино проследил судьбы уральских предпринимателей Губиных[1311].

История внутренней торговли изучалась недостаточно, хотя ряд наблюдений представляет интерес. Дениз Экот пришла к выводу, что Россия XVII в. в торговом отношении мало отличалась от Запада: «…торговля в ней, как и повсюду в это время, развивалась в формах, которые можно назвать меркантилизмом»[1312].

Порталь неоднократно высказывал мысль, что в истории возвышения русской промышленной буржуазии первой половины XIX в. особую роль сыграла торговля, развивавшаяся в условиях раздробленного внутреннего рынка (значительные колебания цен по районам) и дальнейшего освоения Украины и Средней Волги, при действии протекционистского таможенного тарифа 1822 г.[1313]

Об интересе к истории внутренней торговли в России свидетельствует публикация во французском журнале статьи советской исследовательницы Е. И. Индовой, подробно анализирующей факты торговой деятельности дворцовых крестьян в первой половине XVIII в.[1314]

Необходимо отметить большое внимание французской историографии в начале 60-х годов к проблеме генезиса капитализма в России и творческий подход к ее изучению. Вместе с тем бросается в глаза нечеткость характеристики русской «буржуазии», преувеличение роли «торгового капитала» и степени «феодализации» буржуазных отношений. Подчеркивая, обычно лишь в самой общей форме, своеобразие промышленного развития России, его несовпадение с «западным» путем, французские авторы рассматриваемого времени не занимались конкретным сравнительно-историческим исследованием, которое помогло бы выяснить подлинную специфику генезиса русского капитализма.

§ 4. Вопросы истории государственной власти

Начало русской государственности Вельтер и Паскаль связывают с варягами. Паскаль пишет, что славяне уважали у варягов более высокую политическую организацию[1315]. «Три сотни или три тысячи» сеньоров, стоявших во главе русского общества Χ-ΧΙ вв., были, по мнению Паскаля, «безусловно варягами по происхождению»[1316]. Вельтер рассматривает свободу средневекового русского боярства (право «отъезда» от одного сюзерена к другому) как наследие «варяжской свободы»[1317]. Не вполне определенную позицию по отношению к норманской теории занимает Ирен Сорлен[1318].

Что касается периода феодальной раздробленности, то здесь наибольший интерес представляет оценка уделов. В соответствии со старой «вотчинной теорией» Вельтер видит в уделе «институт частного права»[1319]. Правильнее точка зрения Паскаля, указывающего, что в уделе «суверенитет» смешивался с «частной собственностью»[1320], хотя и это определение уводит от объяснения природы удельнокняжеской власти.

Характеристика «Московии» (XV–XVII вв.) весьма традиционна. Большинство авторов развивает тезис о службе всех сословий государству и о связи монархов с народом (Вельтер, Грюнвальд, Шаховская).

В результате петровских реформ действительно изменилась, по мнению Вельтера, только форма государственной власти: вместо патриархальной деспотии восточного типа с религиозным и национальным ореолом вокруг личности царя возник «бюрократический деспотизм»[1321]. Порталь считает, что Петр I создал «современное» (или «новое», moderne) государство (точнее – государство Нового времени) на «традиционной основе», при сохранении феодальной структуры[1322]. Определяя классовую природу этого государства, автор высказывает сомнение в правильности формулы «государство помещиков и купцов». «Государство дворян? – говорит он. – Без сомнения. Государство купцов? Вещь более спорная»[1323]. Эта оценка связана с мнением Порталя о слабости и политической неполноценности русской «буржуазии» начала XVIII в. Нам кажется, что «традиционная» «феодальная» основа «современного государства» нуждается в специальном исследовании. Это особая стадия феодализма, при которой многие существенные его признаки (особенно политические) вследствие эволюции феодальной собственности на землю видоизменяются и частично заменяются теми чертами, которые позволяют создать «современное государство». У Порталя же «традиционная основа» выступает как нечто развивающееся по восходящей кривой.