Красное и белое, или Люсьен Левен - Стендаль

шуток и его способ преподносить их определяют его место в обществе. Однако если бы этот молодой человек, которого вы сделали несчастным, принадлежал к знатной семье, он, несомненно, занимал бы одно из первых мест.

– Ах! Это господин Левен, рекетмейстер?

– Что же, не вы ли, моя красавица, сведете его в могилу?

– Я не нахожу, чтобы у него был вид несчастного человека, – возразила госпожа Гранде, – у него вид человека скучающего.

Обменялись еще несколькими словами на этот счет, затем госпожа де Темин перевела разговор на политику и по какому-то поводу обронила:

– Что неприличнее всего и что, однако, имеет решающее значение – это биржа, которую ваш муж уже не посещает.

– Вот уже больше двадцати месяцев, как он туда ни ногой, – поспешно заметила госпожа Гранде.

– А ведь именно люди, которых вы у себя принимаете, назначают и смещают министров.

– Но я далека от того, чтобы принимать у себя исключительно этих господ! – (Это было сказано все тем же обиженным тоном.)

– Не отказывайтесь от прекрасного положения, моя дорогая, и (между нами, уже шепотом поговаривают об этом) не придавайте слишком большой цены словам людей, относящихся враждебно к этому положению. Уже однажды, при Людовике Четырнадцатом, как твердит об этом беспрестанно злой герцог де Сен-Симон, которого вы так любите, буржуа захватили министерские места! Что представляли собою Кольбер, Сегье? В конце концов, министры создают благосостояние тех, кого им хочется обогатить. А кто назначает нынче министров? Ротшильды, N., N., Левены. Кстати, разве господин Поццо ди Борго[94] не рассказывал третьего дня о том, что господин Левен устроил господину министру иностранных дел целую сцену по поводу сына?.. Или нет, это сын посреди ночи поехал к министру и закатил ему скандал.

Госпожа Гранде сообщила все, что знала об этом. Она рассказала приблизительно так, как дело происходило в действительности, но изложила все в благоприятном для Левенов свете.

Во всем этом не было ни малейшего следа какого-либо интереса или особого отношения к Люсьену, скорее чувствовалась неприязнь, вызванная его скучающим видом.

Вечером госпожа де Темин сочла себя вправе разуверить господина Левена и заявить ему, что между его сыном и прекрасной госпожой Гранде не было никакой любви и даже ухаживания.

Глава сорок шестая

Господин Левен был весьма дородный мужчина, со свежим цветом лица, живыми глазами и красиво вьющимися седыми волосами. Его фрак и жилет были образцом скромного изящества, подобающего пожилому человеку. Во всей его внешности чувствовалась какая-то непринужденность и уверенность. По черным глазам, по быстрой смене выражения на лице скорее можно было принять его за художника, за человека с дарованием (каких уже больше нет), чем за знаменитого банкира. Он показывался во многих салонах, но преимущественно проводил время в обществе остряков-дипломатов (дипломатов напыщенных он не выносил) и среди почтенной корпорации оперных танцовщиц. Он был для них провидением в их мелких денежных делах. Каждый вечер его можно было встретить в фойе Оперы.

Он не очень высоко ценил общество, которое принято называть хорошим. Бесстыдство и шарлатанство этих кругов стяжали себе слишком громкую известность.

Он боялся только двух вещей на свете: скучных людей и сырого воздуха. Избегая этих двух бедствий, он совершал поступки, которые сделали бы посмешищем всякого другого на его месте, но он, дожив до шестидесяти пяти лет, ни разу не стал предметом насмешек, хотя сам преследовал своими насмешками многих. Во время прогулки по бульвару лакей подавал ему плащ, когда он проходил мимо улицы Шоссе д’Антен. Он пять-шесть раз на дню переодевался, сообразуясь с дующим ветром, и по той же причине имел несколько квартир в разных частях города.

Отличительной чертой его ума была скорее естественная живость и некоторая довольно приятная несдержанность, нежели возвышенность мысли. Он иногда забывался и должен был сам следить за собой, чтобы не совершить какого-нибудь неосторожного или неприличного поступка.

– Если бы вы не нажили состояния игрою на бирже, – говорила ему обожавшая его жена, – вы не могли бы преуспеть ни на каком другом поприще. Вы с невинным видом рассказываете анекдот и не замечаете, что смертельно ранили самолюбие двух-трех человек.

– Я возмещаю это тем, что всякий платежеспособный человек всегда может рассчитывать на тысячу франков, которые ему охотно выдаст моя касса. К тому же вот уже десять лет как меня принимают без критики, каков я есть.

Господин Левен никому не говорил правды, кроме жены, но зато ей высказывал полностью все: она была для него чем-то вроде памяти, которой он доверял больше, чем своей собственной. Сперва он старался быть сдержанным в присутствии сына, но эта сдержанность стесняла его и портила беседу. Госпоже Левен не хотелось лишать себя общества сына, господин Левен считал Люсьена очень скромным и потому в конце концов стал говорить в его присутствии обо всем.

По существу, этот старик, чьи злые словечки внушали окружающим столько страха, был настоящим весельчаком.

В ту пору, о которой идет речь, люди уже несколько дней находили его грустным, взволнованным; по вечерам он очень крупно играл, он даже позволил себе играть на бирже. Мадемуазель де Брен устроила два танцевальных вечера, которые он почтил своим присутствием.

Однажды, часа в два ночи, вернувшись с одного из этих вечеров, он застал в гостиной сына греющимся у камина и дал излиться своему горю.

– Закройте дверь на задвижку.

Когда Люсьен вернулся к камину, господин Левен с недовольным видом спросил его:

– Известно ли вам, в какое глупейшее положение я попал?

– В какое, отец? Я бы никогда не подумал.

– Я вас люблю, и потому-то вы делаете меня несчастным. Ибо величайшая глупость из всех – это любовь, – добавил он, одушевляясь все более и более и заговорив серьезным тоном, которого сын никогда у него не замечал. – За всю мою долгую жизнь я знал только одно исключение, но зато оно и единственное. Я люблю вашу мать, я не могу жить без нее, и она никогда не причинила мне ни малейшего огорчения. Вместо того чтобы видеть в вас соперника, я решил полюбить вас; это – нелепое положение, в которое я поклялся не попадать, а между тем вы не даете мне спать.

При этих словах Люсьен стал совсем серьезен. Его отец никогда не позволял себе преувеличений; он понял, что ему придется выдержать вспышку настоящего гнева.

Господин Левен был тем сильнее рассержен, что завел разговор с сыном после того, как две недели назад дал себе слово не заикаться ему о том, что его мучило.