Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

А между тем жить ему придется не алгеброй, а характером, а характер развивается не учением, а воспитанием, а его-то и нет. И можно ли винить ученика, если он никуда не годится в жизни, когда во время его развития, сформирования, ничего не сделано для образования из него действительно человека, честного подданного своего государства, ничего не положено в основу его будущего характера, не создана в нем почва для его будущей деятельности. А как все это отражается на обществе, на жизни государства; ведь в этом, с пренебрежением воспитываемом, юношестве – вся будущность России.

Вот, в виду всего этого, я счел небезынтересным сказать несколько слов о таком «редком педагоге», для которого его деятельность, как начальника учебного заведения, заключается не в преследовании формальной стороны, а прежде всего в нравственном влиянии на своих учеников, в их воспитании и приготовлении к той деятельности, на поприще которой им придется подвизаться, для которого занимаемая им должность не служба, а любимое занятие, которому он посвятил свою жизнь. Это инспектор – руководитель учительской семинарии в Х… на окраине России. В семинарию по уставу могут быть принимаемы только дети крестьян, хотя по снисходительности допускаются и другие; из нее выходят сельские учителя. Основной взгляд описываемого педагога такой: чтобы сельский учитель мог действительно приносить пользу крестьянам и влиять на них, он должен не отделяться от их среды, остаться таким же крестьянином, как был; семинария должна его развить, дать ему знания, необходимые для массы народа, и уменье передать свои знания другим, но отнюдь не превращать его в барина, в интеллигента, иначе он будет тяготиться своим положением, смотреть с презрением на крестьян и, в силу всего этого, не будет иметь для них никакого значения. От своих он отойдет, народным учителем не будет, и ни образование, получаемое в семинарии, ни содержание по должности не дадут ему возможности войти в тот круг, в который он будет стремиться, – и выйдет никуда не годный человек. Поэтому он ввел в семинарию ежедневные обязательные работы, как то: рубка дров, земляные работы и т. п. При общежитии учеников было большое пустопорожнее место, совершенно заброшенное и никакой пользы не приносящее; теперь оно обращается, трудами учеников, в сад. Ученики должны копать ямы, таскать землю, сажать деревья и т. д., одним словом – делать все как обыкновенные рабочие. Их прежние сюртуки заменили теперь рубашки, зимой – суконные, летом – парусинные; говорит он всем «ты». Так как многие из учеников должны будут отбывать воинскую повинность и иметь дело с крестьянами, в громадном большинстве поступающими в войска, – он ввел в семинарии гимнастику, принятую в войсках, строй, маршировку, элементарные перестроения. Все эти нововведения на первых порах породили неудовольствия среди учеников, которым казалось обидным работать, ходить в строю, маршировать; тогда инспектор действовал личным примером, брал лопату и шел вместе с ними, говоря, что если им обидно, то он, статский советник, старик, наденет мундир и ордена и с тачкой, вместе с ними, пройдет через весь город, так как работой только приобретается уважение. На исключение ученика он смотрит очень строго, говоря, что родители вверяют своих детей людям, специально предназначенным для воспитания, а поэтому последние должны сделать все возможное, раньше чем отказаться от принятой обязанности, а исключение есть тот же отказ. Но неповиновение ученика учителю есть, по его мнению, проступок, влекущий за собой исключение, и он сам объясняет это ученикам так: раз ученик не повинуется учителю, – он нарушает отношения, и следовательно не может оставаться в заведении, так как он сам, сделавшись учителем, не потерпит неповиновения от учеников. Доносы, фискальство им строго преследуются; ученик, пришедший с каким-нибудь тайным сообщением, приводится в класс, и ему предлагается при всех рассказать то, что он хотел сказать наедине, при чем объясняется ему, что донос есть подлость. Если ему случится побранить ученика, и потом окажется, что ученик не виноват, – он открыто объясняет, что ошибся, прибавляя, что это все-таки послужит ему в пользу, так как в жизни встречается много несправедливостей и их нужно уметь переносить. Однажды один из лучших учеников, бывший все время на отличном счету, выпускной, сделал такую вещь: написал прошение от имени крестьян своей деревни к начальнику дирекции о смене бывшей у них учительницы и назначении его на ее место, и послал это прошение знакомому причетнику, чтобы тот дал подписать. Прошение попалось священнику, и препровождено им инспектору. Инспектор прочел это прошение всем ученикам и объяснил всю мерзость подобного поступка; но положительно отклонил предложение учителей наказать его, говоря, что наказанием нельзя исправить нравственную испорченность выпускного ученика и вложить в него понятие о честном и нечестном, и что вина лежит на лицах, управляющих семинарией, столько времени считавших ученика отличным и не знавших его, не развивших в нем понятий нравственности.

Общежитие у него поставлено отлично; кормят так, как редко в учебных заведениях, причем всем заведуют сами ученики, под присмотром и руководством заведующего общежитием учителя; вся кухня в руках артельщика, все расчеты с поставщиками общежития делаются в присутствии учеников, для того, чтобы они знали, как расходуются их деньги, и привыкли сами их расходовать. И такая система хозяйства привела к блестящим результатам: на те же деньги в общежитии вдвое больше учеников. Этот инспектор заведывал раньше другой семинарией в течение 17 лет, и в настоящее время получает сотни писем ежегодно от своих бывших учеников, из которых многие по прежнему ищут у него совета, помощи и утешения. А что помогает ему достигать таких блестящих результатов в таком трудном деле? – Его любовь к делу, ставшему для него его жизнью, его любовь к ученикам, ставшим для него его детьми; он говорит, что раньше, чем разрешить какой-нибудь вопрос, касающийся ученика, он ставит себе вопрос: как бы он поступил, если бы это был его сын? И поступает так, как поступил бы в последнем случае. Дай Бог, чтоб побольше было таких «редких лиц»: тогда далеко бы двинулось дело образования и воспитания народа и общества, и Россия перестала бы страдать от массы людей без принципов, без характера и направления, не удовлетворяющихся никакой деятельностью и в то же время ни для чего не годных.