Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

В виду всего этого Фасмер находит, что самое лучшее было бы назначать на места вице-консулов, как делает это Германия, когда не подвернется немецкий купец, – офицера или моряка из запасных, но германских подданных! Если немцы назначают своих моряков и своих военных там, где нет немецких коммерсантов, то отчего бы и у нас не назначать в консула и в вице-консула в разные заграничные порты наших офицеров и моряков из запаса.

Другая аномалия нашего консульского быта то, что у нашего консула, например в Гавре, нет ни канцеляриста, ни секретаря, ни писца даже. Оттого или наш консул должен всегда быть здоровым и никогда не брать отпуска, или же в случае отсутствия передавать консульство на произвол судьбы, или, что то же, сдавать какому-нибудь туземцу вице-консулу, который может, не будучи ответствен, Бог весть что натворить! Какова разница между нашим консулом в обстановке в Гавре и другими, видно из следующего: у английского консула 7 человек англичан, у германского – 5 немцев, даже у испанского 4; а у нашего консула – никого; он один!

Беседа с гаврским консулом

Французы и немцы

В беседе с нашим консулом в Гавре, Фасмером, узнал интересные вещи про французов и про немцев.

Просто невероятно. Фасмер говорит, что за последние годы, в сущности, Франции совсем нет, а есть земля с французами, где часть их занимается политикою и газетами, а масса живет своими домашними и семейными интересами; а затем Германия мало-помалу завоевывает Францию в торговом и промышленном отношении. В Гавре, например, теперь уже нет французских торговых домов, все германские с офранцуженными именами и с отделениями в Гамбурге, в Берлине и т. д. Рабочий француз теперь требует 7 франков в день, рабочий германец 21/2 франка. Та же вещь, которая во Франции стоит 7, 8 франков, привозится из Германии и продается за французскую за 3 франка.

– Чем же это кончится? – спросил я.

– Чем? Кончится оно вот чем: в прекрасный день скажут французам: у вас уже не [Ж.] Греви, а немец президент; tiens, us aiment, ответит француз, je m’en doutais pas[475], и конец. Сделается это или просто со временем, или после какого-нибудь переворота в роде диктатуры; диктатор а ла [Ж.] Буланже захочет повести французов на revanche[476], война, их побьют, а затем Франция может просто поступить в руки германского правительства.

Француз потерял здравый смысл и патриотизм; без этих двух элементов он живет чисто искусственною жизнью. Армия совсем утратила дисциплину, и если еще уцелели кое-какие остатки старой Франции, то это во флоте. Но именно этот флот как бельмо на глазу у нынешних Буланжэ и Греви, заправляющих Франциею. Они его ненавидят за его предания и за его людей а ла [А.] Курбэ и втихомолку преследуют и прижимают порядочных людей во флоте, насколько могут; ну и за то флот же ненавидит свое правительство des gredins[477], как франц[узские] моряки его называют. И еще подробность. Наводняя всю Францию своими товарами, Германия в каждом городе Франции имеет своих агентов и следит шаг за шагом, день за днем за каждым движением во Франции. Эти агенты выбираются из более способных офицеров ландвера и получают второстепенные и невидные места секретарей консульства. Эти люди суть в одно время и агенты торговли и промышленности Германии во Франции, и агенты правительственных интересов политики.

Я заговорил об изгнании принцев[478].

– Это их последняя глупость, – сказал мне Фасмер, – ils n’en reviendront plus![479]

– Чья глупость?

– Принцев, parbleu[480], и графа Парижского в особенности; они были хозяевами положения: будь у них один или два умных человека в их партии, они теперь были бы у власти. У них козыри были в игре. За них были жиды, то есть Ротшильды, значит деньги, значит вся та сволочь, которая продается и кричит. За них было духовенство, что в провинции много значит. За них много генералов, 3/4 флота и наконец их деньги; с этим вместе не суметь приобрести в два, три года на свою сторону армию, армию нищих, голодных, да надо быть идиотом, и они то себя идиотами и показали. А теперь кончено, партия проиграна навсегда; изгнанники не возвращаются.

Комико-драматический эпизод

У графини [С. П.] Гендриковой сидят после обеда гости и болтают. В числе гостей был один молодой человек, член окружного суда в Петербурге. Тут же сидела компаньонка графини, молодая девушка, обратившая на себя внимание своею скромностью и видом наивной невинности.

Когда разговор зашел об Аркадии, Ливадии[481] и других увеселительных местах, эта Маргарита начала наивно расспрашивать про то, что там делается.

Ей ответили.

– Я даже в Зоологическом саду никогда не была, – сказала эта Гретхен[482].

– Как? – воскликнула с изумлением хозяйка, – это ни на что не похоже; вам нужно показать Зоологический.

И чтобы не откладывать в долгий ящик, сказано – сделано. Графиня велит закладывать свою коляску и просит члена окружного суда, своего гостя, быть кавалером и рыцарем этой невинной и наивной барышни, показать ей Зоологический и затем вернуться чай пить.

Едут молодые и подъезжают к Зоологическому саду, берут билеты, подходят к воротам – и что же? Кавалера пускают, а Маргариту нет.

Что сей сон значит.

Полицейский офицер объявляет, что сию барышню не пропустит, не велено пускать!

Тогда кавалер вламывается в амбицию, и начинается крупный разговор между им и полицейским.

Тем не менее несмотря на все аргументы, несмотря на все дерзости, наговоренные рыцарем обиженной дамы полицейскому – ее, беднягу, не пустили. На другой день рыцарь получает приглашение прибыть к градоначальнику[483].