История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 1 - Луи Адольф Тьер

К сожалению, в течение ноября, потерянного Наполеоном на двусмысленные переговоры, а не на ясные ответы, письма, приходившие из Франции, донесения тайных агентов и поставляемые друзьями дома Бурбонов сведения подтвердили мнения сторонников войны и выявили истинное положение вещей. Весьма значительное событие, которое легко было предвидеть, пролило новый свет на положение дел и перевело в партию приверженцев войны Англию. Событие это произошло в Голландии.

Голландия покорилась Наполеону в 1810 году, когда он декретировал ее присоединение к Франции, прежде всего потому, что в ту эпоху он был непобедимым, а во-вторых, потому, что многие классы обретали в присоединении временные выгоды. Голландские революционеры, католики и коммерсанты покорились революции, которая для одних означала упразднение Оранского дома, для других – принижение протестантов, а для последних – присоединение к обширнейшей торговой мировой империи. Возможно, при мире и лучшем политическом режиме их интересы в конце концов нашли бы под императорским скипетром удовлетворение, которое заглушило бы стремление к национальной независимости, но этого не случилось. Верховный казначей Лебрен, как и король Луи, оказывал предпочтение благородным и богатым оранжистам, а не патриотам, которые таковыми не являлись. Ссора с папой оттолкнула от Наполеона католиков и во Франции, и в Голландии. Морская война довела коммерсантов до нищеты, поразившей вскоре все классы населения. При короле Луи терпимое отношение к контрабанде несколько смягчало тяготы войны, но французские таможенники лишили голландскую торговлю и этого послабления. Введение учета военнообязанных моряков и конскрипция добавили новых бед к всеобщей нужде, и тогда с силой пробудилось стремление к национальной независимости. В 1813 году, когда Гамбург и ганзейские провинции стряхнули иго Империи, волна докатилась и до Голландии, и понадобились строгие меры, чтобы остановить ее последствия. Многочисленные английские эмиссары Оранского дома наводнили Голландию и обещали населению поддержку Англии, если оно поднимет мятеж. Население отвечало, что при первом же появлении вооруженной силы примет Оранский дом, вновь ставший надеждой всей страны.

Покидая Лейпциг, Бернадотт с Северной армией получил миссию освободить Гамбург, Бремен и Амстердам, но ничего не сделал, передвинув вместо этого весь свой армейский корпус к Гольштейну, чтобы подавить Данию и заставить ее отдать Норвегию. Желая избавиться от Даву, который был опорой датчан, Бернадотт попытался договориться с ним о свободном выводе войск из Гамбурга, что позволило бы маршалу вернуться в Голландию с 40 тысячами человек. При этом известии англичане и австрийцы сильно возмутились. И те и другие потребовали, чтобы у Бернадотта забрали 80 тысяч человек, которых он использовал для личных целей, но за шведского принца заступился Александр, и в результате ему приказали только направить в Голландию прусско-русский корпус, что и было исполнено в начале ноября.

При приближении этого войска голландцы перестали скрываться. Генерал Молитор располагал для их сдерживания лишь 3 тысячами солдат, 500–600 французскими жандармами, горсткой ненавистных, хоть и честных таможенников, 500 швейцарцами, которые немало способствовали раздражению населения, и весьма дисциплинированным иностранным полком, в состав которого, однако, входили 800 русских, 600 австрийцев и 600 пруссаков. Ни по численности, ни по составу эти войска не представляли собой силы, способной обуздать страну. На Текселе у адмирала Верюэля оставались 1500 испанцев, которые по первому сигналу могли взбунтоваться и вынудить его отступить на корабли.

Когда присланный Бернадоттом корпус Бюлова показался на Исселе, Молитор вывел из Амстердама все силы, которыми располагал, и направился в Утрехт, чтобы охранять линию Нарден – Горинхем. Его уход стал сигналом к восстанию. Собрав рыбаков, моряков и крестьян, оранжисты вступили в Амстердам вечером 15 ноября со знаменами Оранского дома. Всё население поднялось, и ночью были сожжены бараки на набережных, где жили таможенники и агенты французской полиции. Тем не менее не причинили никакого вреда высшим чиновникам, и в частности верховному казначею, только походили под его окнами со знаменем революции. Из всех сил у Лебрена осталось пять десятков преданных, но бессильных против всеобщего мятежа жандармов. Видя, что надеяться не на что, он сел в карету и уехал в Утрехт, где присоединился к Молитору.

Генералу Молитору угрожали с фронта 20 тысяч русских и пруссаков, а справа, слева и с тыла его осаждали повстанцы всякого рода, он же располагал против них от силы 4 тысячами человек. Вскоре, чтобы не оказаться отрезанным от Бельгии, Молитор отступил на Ваал. С этой минуты в Голландии не осталось ни одного города, где не свершилась бы своя революция. Лейден, Гаага, Роттердам и Утрехт завели себе регентства, почти все оранжистские, и вскоре принц Оранский, высадившись в Голландии, совершил вступление в Амстердам среди всеобщих изъявлений радости. Объявили, не определяя еще формы правления, что Голландия вновь переходит под покровительство древнего дома, правившего ею во время величайших кризисов ее истории. Население больших городов, необузданное и переменчивое по своему обыкновению, приветствовало восстановление принцев Оранских, как приветствовало и их падение, а просвещенные патриоты стерпели их возвращение, означавшее конец иностранного деспотизма. За исключением адмирала Миссиесси с флотом Шельды и адмирала Верюэля с флотом Текселя, вся Голландия признала Оранский дом. Англичане высадили в Голландии генерала Грэхема с 6 тысячами человек.

При недолгом размышлении легко было увидеть в этих событиях жестокий прогноз для Франции, для англичан же они стали лучом света. Спонтанная революция, вспыхнувшая при первом появлении освободителей и почти без насилия, неодолимым порывом опрокинувшая недавние установления Французской империи, вернув старый порядок, убедила их, что и в других местах может вскоре случиться то же самое. Те же надежды им подавали тайные агенты и коммерсанты, часто перемещавшиеся из Голландии в Бельгию. Они говорили, что если войска союзников быстро передвинутся на Антверпен, Брюссель, Гент и Брюгге, то всюду найдут готовность к восстанию;

что крепости они найдут невооруженными, без гарнизонов и без продовольствия; что великолепный флот Антверпена достанется тому, кто захочет его взять; а потому остается только двигаться вперед, чтобы победить. Столько и не требовалось, чтобы воодушевить англичан и вызвать со стороны английского правительства новые и более суровые решения. Тотчас подготовили подкрепления для Голландии; генералу Грэхему и прусским и русским генералам отдали приказ сообща двигаться на Антверпен и обратились с горячими воззваниями к Бернадотту, дабы он прекратил заниматься Данией и передвинулся на Нидерланды, предоставив коалиции заботу об обещанной ему Норвегии. Лорду Абердину послали новые инструкции относительно основ будущего мира.

Франкфуртские предложения очень не понравились в Лондоне. Там не боялись, как во Франкфурте, опасности, подстерегавшей в случае перехода через Рейн. Там восхищались кампанией, окончившейся в Лейпциге, и не понимали, как можно останавливаться на пути, который казался столь прекрасным и в конце