Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова

— Нейропептиды, — пробормотал капитан и покачал головой. —Вот надо же, помирает человек, а в голове что? Нейропептиды.

Из-за поворота с воем вылетел реанимобиль, остановилсярядом.

— Что за черт, почему вторая «скорая»? — удивился капитан ипошел вразвалку к бригаде.

Соня пошла с ним, но ее остановил старший лейтенант.

— Сядьте, пожалуйста, в машину.

Не глядя на него, Соня бросилась к Максу.

— Стойте, куда? — крикнул лейтенант.

Макса перекладывали на носилки. Эта бригада в отличие отпервой обращалась с ним бережно, как с живым.

— Он жив? Вы спасете его? — спросила Соня.

— Шансов мало, но попробуем, — пожилой врач влез в фургонследом за носилками, дверцы захлопнулись, реанимобиль сорвался с места, взвыласирена.

Несколько зевак все не расходились, в их ряды вернуласьспортивная старуха.

— Ну, правильно, сейчас как раз на органы и заберут, чего ждобру пропадать, — сказал маленький тощий мужчина с длинными, крашенными вжгучий черный цвет волосами.

— Ага, точно! Это мафия медицинская работает, у них всеналажено, — подхватила старуха.

— Милиция тоже в доле, само собой, в доле, — возбужденнопродолжал крашеный, — все шито крыто, документиков при нем нетути, согласияродственников не требуется, все его потроха, печенка, селезенка, почки,аккуратно вытащат, по холодильникам разложат и продадут богатеньким, которыесвое здоровье всякими излишествами загубили. Деньжищи, подумать страшно,миллионы в свободной валюте!

— Как нет документов? Откуда вы знаете? — спросила Соня.

Крашеный повернулся всем корпусом, уставился на Соню, дернулголовой и громко произнес:

— Она стояла с ним, она его толкнула под колеса! Я видел!

— Так, минуточку, — вмешался лейтенант, — что вы видели,гражданин? Документы ваши будьте любезны.

Крашеный мгновенно достал паспорт из-за пазухи, протянуллейтенанту.

— Пожалуйста, готов выступить свидетелем, вот эта девушкастояла рядом с убитым мужчиной, они говорили о чем-то, потом она сильнотолкнула его на проезжую часть, как раз под колеса.

— Где именно они стояли? Можете показать? — спросиллейтенант, брезгливо морщась, и вернул паспорт.

Крашеная голова опять дернулась, глаза быстро, тревожнозабегали.

— Вот, прямо тут и стояли, где все произошло.

— Тут? На проезжей части?

— Ой, ладно врать-то, — подала голос спортивная старуха, —стояли они на тротуаре, а сбили его вон аж где, посередине мостовой, и никтоникого не толкал. Он пошел через дорогу, она осталась и к нему потом побежала,когда уж он упал.

Соня не могла произнести ни слова, она, не отрываясь,глядела на крашеного. Даже сквозь пелену мокрого снега было видно, какаястранная у него мимика, как быстро и без всякого соответствия с произносимымтекстом меняется выражение маленького сморщенного лица. Ходуном ходят кустистыеседые брови, губы пучатся трубочкой, чмокают, растягиваются в лягушачьей сжатойулыбке, и весь он непрерывно движется, подергивается, словно на шарнирах.

— Да что вы бабу слушаете, товарищ милиционер? У них всезаранее сговорено! Они ж нас ненавидят, суки хитрые, что молодые, что старые!Они нас истребляют, сначала по одному, потом скопом, вон, в Европе сплошноебабье в политике, мужиков совсем не осталось, всех извели феминистки проклятые!— монотонно, на одной высокой тоскливой ноте, кричал крашеный.

— Ты что несешь, слабоумный? Товарищ милиционер, что оннесет? Да по нему психушка плачет! — мощным басом перекрикивала его спортивнаястаруха.

— Вот вот, и по психушкам нас распихают, сколько уж людейспоили, истребили, до белой горячки, до петли довели бабы!

— Это кто ж вас, гаденышей, спаивает, кто вас истребляет?Сами вы, сволочи, себя губите, пьете, в игральные автоматы играете! — старухасхватила крашеного за шиворот, тряхнула.

Если бы не лейтенант, они бы подрались, и ясно, что победилабы старуха. Соня так и не узнала, чем закончилась дискуссия, ее увел толстыйкапитан, усадил в машину.

— Ну, психов развелось, — он достал из бардачка пачкусигарет, протянул Соне, — хотите?

— Спасибо, у меня есть.

Минуту молча курили. Соня назвала свой адрес, потомспросила:

— Вы записали номер той, первой «скорой»? Откуда вообще онавзялась? Разве могут врачи бросить живого человека посреди улицы?

— Перестаньте, — поморщился капитан, — вы прямо как тотнедоумок, честное слово. И так голова идет кругом. Слушайте, а может, вывсе-таки ошиблись? Может, этот ваш Макс Олдридж никакой не американец?

— Вы же видели его документы.

— Ничего при нем нет. Ни паспорта, ни прав водительских, никарточек кредитных. Пусто, глухо.

«Бумажник, — вспомнила Соня, — в кафе при мне он доставалбумажник из внутреннего кармана куртки».

Она открыла рот, чтобы сообщить об этом капитану, нозаметила, что водитель сейчас пропустит поворот в ее двор, и сказала:

— Вот тут налево. Мы уже приехали.

Москва, 1921

— А, Федя, доброе утро. Ну, как там наш Коба? — спросилвождь, едва Агапкин переступил порог.

В маленькой столовой стол был накрыт к завтраку. НадеждаКонстантиновна намазывала масло на белую горбушку, не для себя, для Ленина. Онмеханически жевал, прихлебывал кофе из щербатой фаянсовой чашки, сопел, хмыкал,проглядывая свежий номер «Известий».

— Володя, твоего обожаемого Сталина оперировал МихаилВладимирович Свешников, операция прошла успешно, тебе об этом по десять раз вдень докладывают, — заметила Мария Ильинична с той особенной,нервно-иронической интонацией, которая появлялась у нее всякий раз, когда речьзаходила о наркоме по делам национальностей.

— Маша, тебе не стыдно? Обожаемому, драгоценному аппендикс вырезали,— подхватила Надежда Константиновна. — Событие государственной важности, а тыпроявляешь нечуткость.

— Наоборот, я глубоко и серьезно переживаю за товарищаСталина, — Мария Ильинична бросила в рот крошечный кусок колотого сахару. —Роскошный мужчина, горячий, темпераментный и почти жених мой.

— Маняша, перестань, — Ленин виновато покосился на сестру. —Ну, сколько можно язвить? Я уже признал свою ошибку, извинился перед тобой стораз.