Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова

«Что касается бумажника, он действительно мог вылететь изкармана при ударе. Тут капитан прав, — спокойно подумала Соня, — люди из„скорой“ не воры. Зачем им бумажник? Нельзя так плохо думать о людях. Простоони должны были удостовериться, что дело сделано».

— Ну, что, господин Хот, вы довольны? — произнесла Соня,обращаясь к невидимым жучкам. — Ваши ребята молодцы. Безупречно разыгралинесчастный случай. Типично московский accident. Ничего, что я говорю по русски?Вам ведь переведут?

Одинокий сиплый голос прозвучал жалко и неубедительно. Сонязамолчала, прислушалась к тишине. Внезапная мысль о том, что говорит она спустотой, нет никаких жучков, заставила ее улыбнуться. И тут же в зеркале онаувидела себя, с этой жалкой вымученной улыбкой, всклокоченными волосами,опухшими заплаканными глазами, красными пятнами на скулах.

«Если какая-нибудь живая душа и слышит меня сейчас, то этоможет быть только душа Макса, — подумала Соня, — тело его коченеет в больничномморге, а душа, прежде чем пересечь небо над Атлантикой, обязательно должнанавестить меня, удостовериться, что я все поняла правильно и не подведу».

— Господин Хот, — продолжила она вслух по немецки, — боюсьвас огорчить, но ваши люди поторопились. Вы позволили Максу добраться до Москвыи явиться ко мне исключительно для того, чтобы я получила от него информацию.Он узнал нечто важное и вам открыть не пожелал. Возможно, он открыл бы это мне,но не сразу. Он слишком волновался. Он не успел. Ему нужно было дать время.

Соня замолчала. Ее трясло от холода. Стало тихо, даже шумаулицы не было слышно, как будто остановились сразу все машины. Исчезла комната,уплыл пол из под ног. Время замерло, образовалась ледяная неподвижная пустота,в которую Соня была впаяна, как древняя муха в кусок янтаря. И вдруг зазвонилтелефон. Соня подпрыгнула от неожиданности. Прежде чем взять трубку, глубоковдохнула и выдохнула.

В трубке что-то трещало, посвистывало. Несколько раз Соняповторила: «Алло, слушаю вас», хотела уже нажать отбой, но тут глухой голоспроизнес:

— Вы опять лукавите, Софи.

Он говорил по русски, с сильным акцентом. Она, конечно,узнала его, но не могла поверить. Нет, то, что позвонил именно он, именносейчас, было вполне нормально. Она ожидала чего-то в этом роде. Но он не зналрусского. Не мог знать, не имел права знать.

— Я плохо владею вашим языком, я не люблю его, он слишкомсентиментален и расплывчат со своими уменьшительно ласкательными суффиксами,бесконечными синонимическими рядами и качественными прилагательными, — спокойнопродолжал голос в трубке, — однако не будем отвлекаться. Мы еще сможемпоговорить на эту интересную тему. Итак, Софи, вы опять лукавите. Макс,конечно, сказал вам не все, но достаточно много.

— Нет, господин Хот. Он ничего не успел сказать, — ответилаСоня и с трубкой в руке отправилась на кухню, за сигаретами.

— В таком случае о чем же вы беседовали так долго?

— О вас, господин Хот.

Сигарет на кухне не оказалось. Соня вышла в прихожую,перетряхнула сумку.

— Будьте любезны, подробней.

— С удовольствием. Мы говорили, что вы, господин Хот,мерзавец, самозванец, мошенник, что вы постоянно врете и у вас завышеннаясамооценка. — Соня бросила сумку, стала шарить по карманам куртки.

— Какая прелесть! — Хот весело рассмеялся. — Жаль, я этогоне слышал.

— Все вы слышали, — устало вздохнула Соня, — вы прицепилиМаксу маленький микрофончик. Он не знал этого.

— Софи, вы меня радуете. Как вы догадались?

— С вашей помощью, господин Хот.

— Потому что я сказал, что не слышал? Думаете, я всегдаговорю неправду?

— Уверена. Трюк со «скорой» был весьма красноречив. Фургонстоял наготове. Ваши люди хотели убедиться, что Макс не выживет, и еще — снятьподслушивающее устройство.

Сигареты Соня нашла в кармане куртки. Там же лежал картонныйярлык с приколотым пакетиком.

Стало быть, господину Хоту все же не удастся получить записьразговора. Возможно, пока он об этом не знает. Его ждет сюрприз. Обнаружить иснять подслушивающее устройство, спрятанное в одежде, довольно сложно. Макспридумал отличный способ. Зашел в торговый центр и полностью переоделся во всеновое.

Кроме сигарет и ярлыка Соня обнаружила в своем кармане ещекое что. Маленькую темную склянку. В трубке продолжал звучать спокойный голосХота:

— Поздравляю и аплодирую. Стало быть, подозренияотносительно бумажника были — как это? Лапшой на уши милому милиционеру?Кстати, он действительно оказался милым, отлично воспитанным, интеллигентнымдушкой. Я правильно подбираю слова?

Склянка была размером с перепелиное яйцо, темно-синегостекла. Металлическая крышка запаяна. Никаких наклеек, только на крышкевыдавлена едва заметная латинская буква «V».

— Софи, вы слышите меня?

— Да, господин Хот.

— Я задал вопрос.

— Да.

«V» означало «Вакуум». Соня вернулась в комнату, зажглаторшер, поднесла склянку к лампе. Внутри был тонкий светлый порошок.

— Софи, в чем дело? Что происходит?

— Ничего, господин Хот. Я хочу закурить и не могу найтизажигалку.

Подмосковное имение Горки, 1921

Ленину стало лучше, осмотр закончился быстро, но вождь всене отпускал профессора.

— Федора теперь часто забирает к себе Бокия, — шепотомобъяснила Мария Ильинична, — Володе скучно с нами, а от товарищей он устает,так мало осталось людей, которые его не раздражают.

Сыграли партию в шахматы. Михаил Владимирович нечаянновыиграл и еще имел глупость извиниться за это. Ленина он рассмешил, заторазозлил Крупскую.

— Вы так извиняетесь, будто хотите показать, что все нарочнопроигрывают Володе, потому что он вождь и потому что он болен.

— Не обращайте на нее внимания, она сегодня сердитая, —сказал Ленин, — впрочем, извиняться правда не стоило. Это получилось как-тодвусмысленно и обидно.

Потом пили чай за овальным столом в овальной гостиной. Ленинвдруг заговорил о литературе, стал рассказывать о своем недавнем визите кстудентам Вхутемаса.

— Я их спрашиваю, что читает молодежь, любят ли они Пушкина.Отвечают дружным хором: Пушкин устарел! Буржуй он. Представительпаразитического феодализма. Вот Маяковский наш, революционер, как поэт гораздовыше Пушкина, — Ильич захихикал, позвенел ложечкой в пустом стакане и произнес,длинно растягивая свое картавое «р»: — Дурр-рачье! Совершенно не понимаюувлечения Маяковским. Все его писания штукарство, тарабарщина, на которуюнаклеено слово «революция».