Общество поглощения. Человечество в поисках еды - Марк Биттман

некоторых ученых, наполовину) пищи стало относительно много. Однако выжившая знать, чей доход зависел от огромного крестьянского населения (и его труда, разумеется), внезапно столкнулась с финансовыми трудностями.

Поскольку крестьян, плативших оброк и налоги, стало меньше, землевладельцы обратились к торговле как основному источнику прибыли. От земли потребовалась значительная отдача, чтобы получить больше товаров для продажи. Если задача накормить тех, кто трудился на земле, вообще когда-нибудь была приоритетной, от этой идеи мало что осталось, и правящий класс ускорил процесс огораживания общинных земель и их приватизации.

Огораживания уничтожали традиционные феодальные устои, согласно которым крестьянам гарантировалась возможность оставаться на своей земле, независимо от того, сколько она приносила, и почти всегда иметь хотя бы небольшой надел, где они могли бы работать на себя. С огораживанием общинных земель выживание крестьянского населения стало зависеть от прибыли, приносимой урожаем или, во все большей степени, их отарой или стадом{20}. В любом случае ценность производимого крестьянами продукта часто определялась дистанцированным от них рынком и постоянно меняющимися условиями. Землевладельцы могли процветать, но новая экономика, основанная на деньгах, не благоприятствовала процветанию большинства крестьян или потребителей еды, и те, кто не мог произвести пищу для себя, всегда находились под угрозой голода.

Животные, дававшие мясо, шерсть, молочные продукты, мех, сало, рабочую силу, навоз и многое другое, стали важным источником благосостояния. Поэтому сельскохозяйственные животные и называются по-английски stock, как и акционерный капитал. Так пастбище стало более надежной инвестицией, чем пахотная земля. В Англии, пишет голландский историк середины XX века Слихер ван Бат, «целые деревни стирались с лица земли, чтобы освободить место под луга, где мог пастись скот»{21}.

Однако животных выращивали для того, чтобы кормить богачей, а не крестьян-животноводов, и возможности последних выращивать для себя пищу все больше ограничивались. Это имело катастрофические последствия, растянувшиеся на многие столетия.

По мере того как все больше земель превращалось в пастбища, те участки, которые использовались под сельскохозяйственные культуры, не только уменьшались, но, испытывая большую нагрузку, становились менее плодородными. Постоянная монокультура, особенно пшеницы, говорит Бродель, «истощает почву и требует регулярно давать ей отдых»{22}. Тем не менее землю не оставляли под паром и она не получала другого восполнения питательных веществ, что практически гарантировало ежегодное ухудшение урожая.

Крестьяне уступали землю животным, которых не могли потреблять, и обрабатывали землю, становившуюся все менее плодородной. Однако количество земледельцев росло. Ситуация складывалась безвыходная.

Не видя перспектив, Европа стала посматривать на территории за пределами своих границ.

К XIV и особенно XV веку благосостояние и капитал начали вырисовываться в их современном понимании, мало-помалу двигаясь в сторону накапливания и заимствования денежных сумм, чтобы оплачивать долги и выдерживать жестокую конкуренцию за монополизацию торговых путей. Войны и завоевания стали обычным делом, поскольку у монархов появился стимул искать новые источники денежных поступлений все дальше от родных земель, в первую очередь в форме золота, драгоценностей и тканей (особенно шелка), а также фарфора. Однако самым весомым из всех этих предметов роскоши стало то, что мы сегодня считаем обыденностью: пряности.

Богатые европейцы были одержимы пряностями. Перец, мускатный орех, корица, гвоздика и сахар, первоначально считавшийся разновидностью специй и даже лекарством, изменяли вкус пищи, иногда чудесным образом. Пряности использовались в траволечении и при изготовлении многих парфюмерных продуктов, необходимых для того, чтобы маскировать неприятные и вездесущие запахи нечистот и смерти.

Большинство этих товаров доставлялось в Европу по Великому шелковому пути, протянувшемуся до Китая, Юго-Восточной Азии и даже Индонезии. По большей части он проходил по морю, и его дальняя оконечность была не известна практически никому в Европе, поскольку торговля была сферой посредников из Северной Африки и с Ближнего Востока. Это способствовало высокой стоимости товаров и вызывало досаду у европейских предпринимателей{23}.

В 1453 году, когда Константинополь пал под натиском Османской империи, перекрывшей все торговые пути, кроме ведущего из Александрии в Венецию, предметы с Востока стали такими дорогими, что даже аристократия не могла их себе позволить. Если знать хотела азиатской экзотики, ей следовало создать новые торговые пути.

Это был шанс, и им не преминули воспользоваться Фердинанд и Изабелла, брак которых создал единую Испанию, достаточно могущественную, чтобы изгнать мавров из Южной Иберии в 1492 году. Высшим приоритетом для этой монархии стали богатство и слава. Желая найти собственный маршрут для торговли пряностями – и будто бы стремясь распространить христианство, хотя это было не более чем обоснование расчетливости, – Фердинанд и Изабелла были готовы поддержать исследование новых земель.

Именно это и предложил монархам генуэзец Кристо́ффа Ко́нбо (более известный как Христофор Колумб), убедивший их профинансировать его экспедицию, целью которой была (предположительно) Индия, но конечный пункт которой был скоро назван Америками. Если бы Колумб не открыл Америку, вскоре это сделал бы другой европеец. Имя первооткрывателя было бы другим, но в остальном, скорее всего, ничего бы не изменилось.

Через несколько лет португалец Васко да Гама, обогнув мыс Доброй Надежды, достиг успеха там, где Колумб потерпел поражение, совершив первый известный переход морем из Европы в Индию. Его люди, высаживаясь на берег в Каликуте (Керала), восклицали: «Во имя Христа и пряностей!» Вместе с ними на эту землю пришли колониализм, империализм, капитализм и все им сопутствующее.

Хотя Колумб, возможно, не исполнил своего обещания, его последователи исправили это, эксплуатируя землю и тех, кто на ней жил. В результате в ходе усилий по удовлетворению спроса Европы на богатство на первый план выдвинулись два взаимосвязанных товара – сахар и рабы.

* * *

Первое свидетельство существования сахарного тростника было обнаружено в Новой Гвинее и насчитывает 10 000 лет. Тростник проник в Азию пару тысяч лет спустя, и считается, что процесс выделения из него сахара появился в Индии незадолго до начала нашей эры. В ходе Крестовых походов европейцы обнаружили производство сахара на Ближнем Востоке и в Северной Африке.

Связь между сахаром и рабством могла возникнуть уже в XIV веке, по мнению Джока Гэллоуэя, который пишет в книге «Переработка сахарного тростника: Историческая география от зарождения до 1914 года» (The Sugar Cane Industry: An Historical Geography from Its Origins to 1914), что рабочих рук на Крите и Кипре, двух ранних островных центрах по производству сахара в Европе, «стало не хватать из-за бедствий войны и чумы; в ответ на эту нехватку все больше стал использоваться рабский труд»{24}.

Тростник необходимо срезать, как только он вызрел, и сразу же переработать, иначе он пропадет, поэтому его переработка всегда велась в местах выращивания. Это сложная, трудозатратная и, судя по всем описаниям, мучительная работа, начинающаяся со сбора урожая и измельчения, за которыми следует череда процессов выпаривания и кристаллизации.

Для изготовления сахара требуется много хорошо организованных рабочих рук (и много воды – от 1,5 до 2000 л на 1 кг), вследствие чего некоторые ученые считают процесс производства сахара началом индустриализации{25}.

Поскольку сахарный тростник быстро истощает почву, постоянно требовались новые земли. Поэтому его производство неуклонно смещалось из Средиземноморья на запад: сначала в Испанию, а затем на португальский остров Мадейру в Атлантическом океане.

Мадейра многими считается первой жертвой так называемой эпохи Великих географических открытий, поскольку на ней были сведены леса ради древесины (в португальском языке слово madeira означает «дерево»). Затем ее засадили пшеницей и выращивали эту культуру вплоть до XV века, когда остров стал крупнейшим в мире центром производства сахара. Вскоре к Мадейре в этом качестве присоединились Канарские острова и Сан-Томе – крохотный, прежде необитаемый остров вблизи западного побережья Африки.

По следам Колумба испанцы и португальцы обнаружили Карибские острова, завоевали их и принесли с собой производство сахара и рабство. Европейцы доставили на другую сторону Атлантики не только сахар, но и лучшую организацию работорговли. Туземцы-работники умирали от болезней и жестокого обращения, а сами европейцы отказывались восполнять нехватку рабочих рук. К XVI веку они стали похищать людей из Западной Африки, чтобы заставлять их работать на себя.

Так возникли печально знаменитые треугольники торговли, в которых люди рассматривались