Палома - Анн-Гаэль Юон

промолчала. В каком смысле «не знала»? Был Паскуаль – герой моих целомудренных романтических грез. Но правда заключалась в том, что на тот момент я была примерно такой же раскрепощенной, как монахиня во время молитвы. Как ты, наверное, догадываешься, долго такое положение вещей не продлилось.

Колетт лежала на моей кровати, зажав в губах сигарету. Глядя в окно, в этом уединенном доме, скрытом от всего мира среди полей и лесов, в самом сердце Страны Басков, она воскрешала в памяти покинутый ими Париж. Париж роскоши, скандалов, удовольствий и страстей.

25

Мадемуазель Вере Колетт была обязана всем.

Они познакомились однажды летним вечером в театре. Их представил друг другу некий господин Берган. Старый и уродливый, шестидесяти лет от роду, банкир по профессии, обманщик по призванию.

– Я отдавала ему свою молодость, а он взамен выводил меня в свет.

Глубокая зелень ее озорных глаз на мгновение затуманилась в дыму сигареты.

– Это он познакомил меня с кабаре. Он знал, что я – поклонница маркизы, слежу в прессе за всеми ее похождениями, могу перечислить имена всех ее любовников, восхищаюсь ее богатством и независимостью. Всем тем, чего у меня не было, Палома! В тот вечер она играла главную роль в мюзик-холле. Я до сих пор вижу ее, усыпанную жемчугом и алмазами, с рубинами на пальцах. На голове – диадема изумительной красоты. В ушах – два крупных бриллианта. Ты бы их видела, Палома! Огромные. Белые. Сверкающие.

Передо мной словно наяву предстала мадемуазель Вера в платьях и украшениях, которые я обнаружила на чердаке. Изящная и ядовитая лиана, чувственная, завораживающая.

– Вера была королевой всего Парижа. Ее имя постоянно мелькало на первых полосах газет. Любовница Наполеона III, короля Португалии, русского царя… о ней ходили самые безумные слухи! Когда я впервые увидела ее вживую, меня словно молнией поразило. Как будто я ее всегда знала. Это так странно. В тот день я пообещала себе, что буду одеваться как принцесса – и пусть за все платят мужчины повлиятельней. Не такие, как этот старый сморчок Берган!

Колетт улыбнулась этому воспоминанию.

– Я сразу поняла, что Бергану она снится каждый день. По утрам он посылал ей охапки свежих цветов и убил бы отца с матерью за одну только ночь с ней. Но Вера не отдавалась кому попало. И бедный старик подумал, что сможет заставить ее ревновать ко мне! В то время я была никем, просто лореткой. Мы жили вчетвером, спали на одном соломенном матрасе в крошечной комнате, которую даже не на что было отапливать. Мне повезло найти работу у Эмильены, прачки на улице Лепик. А для того чтобы скоротать время и раздобыть немного денег, был старый Берган.

В спальне клубился сигаретный дым. Я взглянула на Гедеона, сжавшегося в комочек у меня на руках. Спит.

Своих родителей Колетт никогда не знала, совсем маленькой ее отдали кормилице, а затем консьержке, искавшей дополнительный заработок. В пятнадцать лет она стала помощницей прачки. Под ее усталыми руками в холодной воде проплывала одежда богачей – белье, платья, корсеты. Так родилась страсть Колетт к нарядам.

– В тот вечер мне в руки попала рубашка великосветской дамы, сшитая из кружева шантильи. Берган пригласил меня на ужин в «Амбассадор». Там собрался весь цвет Парижа – Парижа кабаре, кокоток и мужчин, которые любили поразвлечься. Мне досталось место рядом с Лорой де Шифревиль. Лора коснулась моей рубашки: «О, шантильи! Шикарная вещица!» Я призналась, что рубашка не моя.

Колетт была озорной, бойкой, веселой. Нетрудно догадаться, какое впечатление произвело ее первое появление в свете.

– Лора рассмеялась, окунула свои унизанные перстнями пальцы в шампанское и обрызгала мои волосы со словами: «Ты далеко пойдешь! Всех нас оставишь позади, гарантирую! Нарекаю тебя Колетт де Шантильи!»

От гнева, еще несколько минут назад искажавшего лицо Колетт, не осталось и следа. Хорошенькая блондинка парила где-то между этой комнатой и Парижем, освещенная его огнями, его великолепием, его воспоминаниями.

– У всех у нас были вымышленные имена. Лиана де Пужи, Вальтесс де ла Бинь и, конечно же, Вера. На самом деле она не была маркизой, но это звучало так шикарно! Нельзя же ощипывать гусей и обдирать голубков под одним и тем же именем.

Голуби, гуси, кокотки[2] и ласточки. Так много разных птиц, летающих в поисках удовольствий и свободы. В тот день я поняла, что у меня, Колетт, мадемуазель Веры и даже Кармен больше общего, чем можно было себе представить.

В тишине спальни Колетт вспоминала ранние годы своей жизни в качестве куртизанки. Старый Берган оплачивал ей наряды, украшения и даже небольшую квартирку. Потом на смену ему пришли другие, более богатые, знаменитые и влиятельные. Среди них был композитор, избравший ее своей музой. Благодаря ему Колетт кометой ворвалась в большой свет. Своей красотой она затмила всех остальных.

– Однажды мне предложили выступить в Летнем цирке. Я не умела петь, поэтому мне доверили дрессировать кроликов. Ты бы видела это, Палома! Дюжина маленьких белых тварей, которые должны были прыгать через обруч. На мне было розовое трико, не оставляющее простора для воображения. И каким-то образом – не спрашивай меня как – я заставила их прыгать. На следующий день обо мне писали в светской колонке Gil Blas! А ведь там печатаются все известные поэты и писатели!

Колетт одарила меня искренней улыбкой, а затем скорчила одну из своих озорных рожиц, придававших ей невероятный шарм.

– Так все и завертелось, одно за другим, и в итоге мы снова встретились с Верой. Меня взяли в «Фоли-Бержер», где она пела. Все билеты были распроданы на несколько недель вперед. Когда мы пересекались, Вера производила на меня такое впечатление, что я совершенно терялась. А однажды она пришла ко мне в гримерку, и мы разговорились. Вера сказала, что одной красотой на жизнь не заработать. Очень важно поддерживать тело в хорошей форме, Палома, но самое главное – это умение вести беседу.

Эти слова на мгновенье повисли в воздухе.

Вдруг в коридоре раздались голоса, хлопнула дверь. Мадемуазели вернулись. Колетт выпрямилась.

– Через несколько месяцев я переехала к ней, в роскошный особняк неподалеку от парка Монсо. Там Вера и научила меня всему.

В моей комнате материализовался Париж с его бульварами, огнями, кафе. Фривольный, эпатажный, бурлящий, игривый город. Парой фраз Колетт обрисовала несколько лет своей парижской жизни в качестве скандальной звезды. Все были очарованы дамами полусвета. Малейшие их выходки, поездки, любовные связи – все служило поводом для ярких заголовков, которые приковывали внимание толпы. Между прогулками в Булонском лесу и бессонными ночами Колетт получала уроки правописания, грамматики, истории и этикета. Может, мадемуазель Вера и не была настоящей маркизой, но наставницей она оказалась великолепной.

– Мадемуазель Колетт! Мадемуазель Роза! К столу! – Бернадетта позвонила в обеденный колокольчик. Ее крик разбудил Гедеона, который фыркнул, взъерошив при этом те несколько жалких перьев, которые у него еще оставались. Я аж подскочила. Я совсем забыла о нем! Что я скажу? Колетт поправила платье, мазнула губы помадой.

– Я беру это на себя. Ты просто кивай.

Внизу, вокруг блюда с морепродуктами размером с целый стол, нас ожидали мадемуазели и Люпен. Мадемуазель Вера внимательно осмотрела мое платье и сдержанно кивнула. Вот и на меня пролился свет.

Затем последовала запутанная история об открытом окне, рассеянном попугае и злобном крестьянине. Окрыленная поездкой на побережье, мадемуазель Вера не стала вникать в детали, а голый зад Гедеона вызвал всеобщее веселье. Вечер прошел под звон бокалов шампанского и джазовые мелодии. Мы с Дон Кихотом были спасены.

Несколько часов спустя, лежа в постели с головой, переполненной впечатлениями от рассказов Колетт, я представляла себе мадемуазель Веру на сцене, с бриллиантами на запястьях и соблазнительной улыбкой. Свободную, независимую, решительную. И, судя по роскоши этого дома, наделенную настоящим деловым чутьем.

Только один вопрос так и остался без ответа: что она тут забыла?

26

Близилось Рождество с его гирляндами и украшениями. Колетт попросила Марселя отвезти нас в Молеон. Вот уже несколько дней ее одолевала меланхолия, которую не могли развеять ни веселые вечера мадемуазелей, ни чуткое внимание Люпена. Мы как раз направлялись к единственному в городе магазину одежды, где эта хорошенькая блондинка обычно спускала всю свою зарплату на платья и шляпки, когда зазвонили церковные колокола.

Свадьба.

Интересно,