Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

немного придурковатым, тоже с лихим видом стал в ряд. Очевидно, распорядок был установлен заранее.

— Силандер, станьте на ваше место.

Силандер не пошел, но один из солдат схватил его за локоть и поставил рядом с Халме. Силандер не сопротивлялся. Он только не мог сам сделать эти последние несколько шагов. Он повернулся спиной к палачам. Вскинулись винтовки, защелкали затворы, и прозвучал голос Халме:

— До свиданья, товарищи... Я умираю, уповая на милосердие божие, но невиновен перед людь...

— Огонь!

Прогремел залп, и сквозь него прорвался душераздирающий крик Силандера. Халме упал как громом сраженный, не издав ни звука. Среди ожидавших своей очереди кто-то слабо вскрикнул, кто-то закрыл лицо рукавом.

— Лейвонахо и Лаурила.

Эти подошли и встали возле убитых. Анттоо все бормотал и мычал что-то невнятное и смотрел прямо на стрелков. Арво Теурю, до тех пор карауливший осужденных, теперь тоже стал в ряд палачей:

— К этой паре и у меня дело есть.

Когда Арво вскинул винтовку, Анттоо раскрыл на груди ватную куртку и крикнул:

— Стреляй в сердце, дьявол, и похорони стоймя, чтоб земли меньше ушло.

— Огонь!

— Следующие.

Следующей была очередь братьев. Алекси спросил задыхающимся, осипшим голосом:

— Куда лицом станем?

Младший брат ответил неожиданно резко:

— Вперед!..

Когда они стали на место и палачи приготовились стрелять, Аку вдруг изо всех сил швырнул в них свою палку. Это вызвало замешательство среди палачей, и посыпались глухие ругательства.

Затем винтовки поднялись снова, и Аку шепнул:

— Прощай. Не бойся.

— Огонь!

Алекси упал не сразу, а стоял несколько секунд, шатаясь, протягивая руки вперед. Рухнув наконец на груду трупов, он еще шевелился. Аку быстро схватился руками за грудь, когда ударили пули, и упал на колени, а потом свалился ничком.

— Следующие.

Юлёстало встал на смертный рубеж, но Альгрена пришлось тащить за ним. Когда его поставили на место, он упал, не дожидаясь выстрелов, и закрыл лицо руками. В него так и стреляли, в лежачего, а потом работник Паюнена прикончил его штыком.

Илмари вынул пистолет из кобуры. Он подошел к груде трупов, в которых еще что-то шевелилось. Снизу из-под груды слышалось сдавленное хрипение. Илмари выстрелил в голову каждого. Так как они лежали навалом друг на друге, он подвинул кого-то ногой, чтобы добраться до головы нижележащего.

— Правильно ли я сосчитал? Я восемь раз выстрелил?

— Конечно же, их было восемь. А чего на них еще пули тратить?

— Так делается по правилам. Пули, попавшие в туловище, не всегда сразу причиняют смерть, и кто-то может еще мучиться.

— Не беда, если немного и помучаются... Но здорово же там в Германии всему обучают. Здесь этого никто бы и не знал.

— Наверно, и Гранлунд знает, он в царской армии был.

— Два человека остаются здесь на карауле. Никого близко не подпускать. Как только рассветет, я пришлю могильщиков. И не забывайте приказа: о подробностях казней рассказывать нельзя.

Багряное весеннее утро уже вставало на горизонте, когда шюцкоровцы вернулись в деревню.

Так как Юсси думал только о сыновьях, он представил себе, что первые залпы убили их. Бросившись домой чуть ли не бегом, задыхаясь, он слышал и следующие залпы, но уже не обращал на них внимания. Звук собственных торопливых шагов и собственное тяжелое, с хрипом и свистом, дыхание заглушало для него все.

Отто, Преети и Кустаа Волк попали вместе с другими в команду могильщиков. В нее отобрали тех, кто, по мнению хозяев, не стоил большего наказания.

— Надо их лишь малость постращать.

Отто, правда, считался одним из руководителей, но, поскольку в восстании он не участвовал, его тоже перевели в группу для «острастки». Захоронение казненных считали подходящим средством устрашения.

Они рыли могилу в плотном галечнике, а стражники с винтовками стояли вокруг. Над трупами уже кружились разбуженные утренним солнцем мухи; они еще не разогрелись как следует, жужжали как-то сонно и летали, казалось, с трудом. Искаженные лица и голые руки убитых ярко желтели на солнце. Отто заметил, что хорошие сапоги Алекси Коскела кем-то сняты, но решил лучше не говорить ничего. Сапоги унес поденщик Паюнена, который оставался стеречь тела.

Ослабевшие арестанты работали плохо, и стражники сердито покрикивали на них. Отто сказал, что нет силы работать, когда несколько дней почти ничего не ел.

— Давай нажимай. Могильщикам, сказано, дадут по лишнему куску хлеба.

Кустаа ничего не делал. Он еле-еле ковырял лопатой, для виду, а на приказания стражников отвечал тем, что поднимал на лоб свои косматые, похожие на два крыла брови и вытягивал губы трубочкой. Могилу надо было сделать глубокую. Предполагалось, что покойников придется укладывать в несколько слоев, так как, по расчетам штаба, общее число казненных должно было составить что-то около сотни.

Когда могила получилась достаточно глубокой, мертвецов перенесли в нее. Преети покорно брался за самых окровавленных, которых остальные избегали трогать.

— Я, пожалуй, сложу мастеру руки накрест.

— Черт, он их никогда в молитве не складывал.

— Я просто подумал. Раз мертвым обычно так руки складывают.

И несмотря на запрет, он скрестил руки мастера на груди и прикрыл шляпой его лицо, которое крупнокалиберная пуля Илмари страшно обезобразила. Он пощупал хороший пиджак Алекси:

— Нельзя ли это, как бы, того — отнести его родным?.. Небось это разрешат отнести?

Отто видел, что Преети самому понравился пиджак, и он сказал:

— Наверно, это родным передать можно.

Часовые разрешили, и Преети снял пиджак.

— Я, может, у них куплю... если согласятся продать. Если они с ним ничего...

И как бы в благодарность он осторожно распрямил Алекси и сложил ему руки на груди так же, как и мастеру.

Покойников засыпали слоем щебня сантиметров в десять толщиной. Часовой приказал также засыпать кровь, что натекла на месте казни. На могиле поставили часового, и все отправились назад в инвалидный дом.

Преети разрешили сходить на побывку домой, и арестанты надавали ему поручений. Он все соглашался исполнить:

— Только напиши записку. А то у меня память к старости что-то худая стала.

Отто отвел Преети в сторонку и так его напутствовал:

— Ты им этот пиджак на глаза не показывай. И если хочешь попросить, то лучше потом, погодя. Пусть пройдет некоторое время, прежде чем ты его наденешь. И как увидишь их, ты о трупах парней им ничего не рассказывай. Скажи только, что вид у них был успокоенный, что они как будто уснули. Ну да ты ведь