Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

вызвать пастора. Арво сначала бросил на Юсси враждебный взгляд и ничего не сказал, но все же вернулся в зал. Пастор вышел, и Юсси снял шапку.

— Не будет ли... сколько-нибудь... несколько слов...

— Выйдем отсюда.

Они отошли немножко от дома, и Юсси начал:

— Я ради этих ребят... как вы, господин пастор, знаете, они же никакие не злодеи...

— Дорогой Коскела, я уже пытался сделать все, что было в моих силах, но приговоры не отменяются... Я дал о ребятах хороший отзыв... Но, говорят, участие в беспорядках во время весенней забастовки явилось настолько отягчающим... Я понимаю, как тяжело вам... и уверяю, что я сделал все, что мог... Но говорят, что, если отменить хоть один приговор без новых доказательств, это обесценит и другие приговоры... А гнев так суров... эти убийства...

— Но ведь не наши ребята... что они на войне-то, говорят, стреляли...

— Я попытаюсь еще поговорить. Но предупреждаю, что надеяться напрасно.

Пастор пошел в зал и скоро вышел снова:

— Я не могу помочь.

Видя отчаяние Юсси, он торопливо заговорил:

— Но вы можете еще сами объяснить судьям... Сейчас нельзя, но скоро они пойдут к Юллё, так вы попытайтесь тогда.— Пастор пожал руку Юсси.— Я желаю вам успеха, отца они скорее послушают...

Юсси хотел было еще сказать что-то, но пастор быстро ушел.

После торжеств Юсси пытался попасть к Юллё, но его не пустили. Настал вечер, и старик в отчаянии бросался от двери к двери, но все они были закрыты для него. Угроза смерти заставила этого робкого лесовика толкаться в такие двери, в которые раньше ему и в голову не пришло бы постучаться. Но ему даже не открывали. А если открывали, то ответ был короток:

— Это не мое дело. Говорите с судьей.

Стемнело, когда старик поплелся домой. Прежде размеренный, твердый шаг его теперь был усталым и ленивым. Пройдя километра два, он стал останавливаться:

— А что дома-то делать... когда не знаешь...

Юсси вернулся назад. Идти больше было некуда, и он стал, прислонившись к церковной коновязи. Село затихло в ночном полумраке. Лишь изредка кое-где слышались шаги да тихий говор. Искорка курева тлела в темноте. Из тьмы подымалась немая башня церковной колокольни.

V

В четыре часа утра в сумасшедшем отделении инвалидного дома поднялся какой-то шум. Приговоренные к смерти, которых содержали в двух камерах-карцерах, сразу угадали его значение. Слышен был топот, невнятная речь и стук ружейных прикладов. Потом открыли двери, и осужденным велели выйти в коридор. Здесь стояли Илмари, Уолеви Юллё, Арво Теурю и еще несколько мужчин. Осужденные щурились, выйдя из темных камер на свет. Они были бледны и дрожали от холода, хотя в камерах было тепло. Озябли они оттого, что сидели неподвижно, и это затрудняло кровообращение. Мало-помалу страх смерти и навеянные им тоскливые мысли притупились, потеряли остроту, и осужденные погрузились в спасительное оцепенение, с помощью которого легче было вынести все. Это оцепенение постепенно охватило весь организм, и вся жизнь как бы затихла. Илмари достал из кармана список. Он подошел к осужденным, глядя поверх их голов. Очевидно, он решил быть нарочито бесчувственным. Тихим, монотонным голосом он произнес:

— Приговоры будут приведены в исполнение. Мне поручено проследить за этим, и я хочу заранее предупредить, что всякие демонстрации напрасны. Будет лучше, если вы покоритесь неизбежности.

Затем он стал читать по списку!:

— Силандер, Калле Аугуст.

— Я.

— Каждый должен отвечать: здесь. Халме, Аадольф Александер.

— Здесь.

— Лейвонахо, Армас.

— Здесь.

— Лаурила, Антон Кустаа,

— Ммм... хммм...

— Коскела, Алексис Йоханнес.

— Здесь.

— Коскела, Аугуст Йоханнес.

— Здесь.

— Юлёстало, Калле Армас.

— Здесь.

— Альгрен Эдвард.

— Здесь.

Илмари сложил бумагу и спрятал ее в карман. Наступила тишина, прерываемая лишь сдавленным кашлем. Вдруг в ближней камере залязгали цепи. Из-за решетчатого окошечка послышался стук, а затем косноязычные выкрики Антти Лаурила:

— Аааа... антти... кашка... кашка...

— По двое становись. Шагом марш!

Вышли во двор. Колонну сопровождали конвойные с винтовками. Ночь была светла и холодна. Морозный воздух захватывал дух, и люди глухо кашляли. Процессия двинулась по тропинке, вышла на шоссе и оттуда свернула в узенький проселок. В утренней дымке уже ясно проступали очертания местности. Слева мерцал одинокий огонек в окошке общинной больницы.

Впереди шли Халме и Силандер. Местами, где дорога была неровной, Халме пошатывался и спотыкался, но Силандер поддерживал его, не давая упасть. Братья Коскела шли в паре. Они сидели в разных камерах и после суда так и не могли поговорить друг с другом. И теперь они остерегались разговаривать. Оба чувствовали, что слова могут только разбередить душу, и потому предпочитали молчать. Акусти трудно было идти, оттого что бедро разболелось и распухло, но он энергично опирался на палку, которую после многих боев со стражниками все-таки сумел оставить у себя. Раз он споткнулся, и Алекси протянул ему руку:

— Я... помогу...

— Нет... я сам...

Оба говорили вполголоса, стараясь не глядеть друг на друга. Когда подошли к опушке леса, Халме запел слабым, срывающимся голосом:

Червь, ползущий в пыли, я лишь гость на земле…

Илмари сердито окрикнул:

— Молчать! Нельзя петь.

— Теперь мы уже не в вашей власти...

Халме продолжал псалом, и Силандер присоединился к нему. Голоса звучали нестройно, прерываясь. Остальные не пели. Алекси, правда, шептал губами слова, повторяя вслед за поющими:

….нет ни дома, ни города, чтоб устоял,

чтобы в прах не рассыпало время...

— Уже и социалисты псалмы затянули?

Это сказал один из конвойных, но Илмари приказал отставить разговоры. Пришли в лес, к старому, брошенному карьеру, откуда брали гравий в голодные годы, когда строили шоссе. У карьера этого была недобрая слава: говорили, будто бы там погребены трупы дорожных рабочих, умерших от голода. Неслучайно в штабе решили казнить осужденных именно здесь, в этом карьере.

...когда бренное тело остынет мое,

когда смерть эти очи закроет,

ты возьмешь меня, господи, в царство твое…

— Сто-ой!

Колонна остановилась. Последние сделали еще шаг после того, как первые приставили ногу.

— Силандер и Халме. Становитесь вон там. Можно повернуться спиной, если хотите.

Халме с трудом сделал несколько шагов и стал лицом к палачам, выстроившимся в ряд. Уолеви был одним из стрелков. Поденщик Паюнена, которого вообще считали