Здесь, под северной звездою...(книга 2) - Линна Вяйнё

людей, хотя их оттуда время от времени прогоняли. Проходя через двор, Аку заметил в толпе Отто.

— Пуля в лоб... Расстрел обоим... Скажите дома... Но только пусть не приходят смотреть...

— Я поговорю... Пойду в штаб.

Толпа в основном состояла из родственников осужденных, все они испуганно молчали. Но там же были и шюцкоровцы и еще несколько белых, которые не скрывали своей радости. Слова Отто услыхал расхаживающий тут хозяйчик с белой повязкой на руке.

Он раньше состоял в рабочем товариществе, но потом женился на хромой хозяйской дочке и, выбившись таким путем в хозяева, порвал с товариществом. Теперь он стал шюцкоровцем не столько по убеждению, сколько побаиваясь за свое прошлое. По этой же причине он сказал Отто:

— Я полагаю, теперь твои слова ни к чему, так что напрасно тебе ходить и говорить. Теперь уж винтовки скажут свое крепкое слово.

Отто уже было прошел, но вернулся и воскликнул, как будто приятно удивленный:

— Ба, да это же Вальпри. И ты тоже здесь? Я и не заметил. Как сильно выцвела твоя повязка.

Лицо Отто расплылось в улыбке, но в глазах сверкала колючая ненависть.

Вальпри отступил назад, пытаясь сделать вид, что его это не трогает. Но это было не так легко, потому что люди уже посмеивались вслух. Даже шюцкоровцы, которые знали Вальпри Раутала.

В штаб Отто не пустили, а когда он пошел обратно к дому общины, его нагнал Уолеви Юллё:

— Эй, Кививуори, пойдемте туда, где вас ждут.

— Не пойду.

Два шюцкоровца схватили Отто за руки и повели.

Вальпри успел забежать в штаб и сказать:

— Он публично оскорбляет шюцкор.

— Неужели старый черт еще на свободе? Как же его не арестовали? Ведь он был членом правления и в забастовочном комитете заседал.

Так и Отто попал за загородку инвалидного дома.

Все же Отто удалось передать весть в Коскела. Когда во дворе торппы показался незнакомый гость из села, Элина тотчас поняла, что случилось какое-то несчастье. Пришелец, видимо, не знал, в который из двух домов направиться, и Элина вышла на крыльцо.

— Вы хозяйка Коскела?

— Да, я.

Незнакомец с трудом начал говорить:

— У меня плохие вести. Вашего отца арестовали.

— За что же?.. Бога ради... Он же ни в чем не участвовал.

— Да уж посадили. Но, я думаю, особой беды ему не будет. Другая весть у меня похуже... Дело такое, что эти ваши парни получили оба смертный приговор... Надо бы немедля что-то делать, если хотите их спасти... Я не знаю, когда их будут расстреливать, но это может случиться и скоро.

Заплакав от испуга и растерянности, Элина смотрела на окно нового дома:

— Как я это скажу... маме... Что я ей скажу... О господи, боже мой...

Чужой человек отвернулся и поспешил уйти, избегая тяжелых объяснений.

Он ушел, а Элина побежала к новому дому. Посреди двора она остановилась. Ей захотелось, чтобы незнакомец остался. От страха и беспомощности она искала в нем опоры. Она уже собиралась крикнуть ему и попросить его зайти вместе в дом, чтобы рассказать все, но поняла, что и он дела не изменит. Она постаралась взять себя в руки, входя в избу, но не в силах говорить, только твердила заикаясь:

— Ребята... ребята...

И, опустившись на скамью, громко разрыдалась. Алма вдруг совсем побелела, но ничего не сказала. Из глаз у нее потекли слезы, и она, глядя прямо перед собой, начала беззвучно одними губами читать первую вспомнившуюся молитву — благословение господне.

У Юсси вырвался хриплый стон. Он сел на край кровати, и плечи его опускались все ниже и ниже. Наконец Элина объяснила, в чем дело, и старик словно очнулся:

— Я пойду в пасторат... и в село, если понадобится...

Алма достала с чердака праздничный костюм Юсси. Это был все тот же сборный костюм, полученный Юсси в подарок от сыновей старого пробста в день его похорон. Юсси умылся, оделся и пошел. Женщины остались вдвоем. Хотя ребята были не особенно близки Элине, она очень убивалась. Смертный приговор сам по себе был ужасен. Но Элина невольно думала о судьбе Аксели. Раз даже ребятам уготована смерть, то для Аксели нет спасения, если он не успеет убежать.

Несмотря на собственное горе, Алма старалась утешить ее:

— Не надо, детка, так убиваться... Право же, в этой жизни надо научиться терпеть. Человек не должен падать духом...

Элина позвала ее в старый дом, чтобы вместе ждать. Кончился день, и вечер подошел, а Юсси не возвращался. Детей уложили спать, а две женщины все сидели, коротая бесконечно долгие часы жуткой апрельской ночи.

Тяжело дыша, Юсси шел в село. Он то пускался бегом, то ковылял. Каждый вдох он делал с трудом, каждый выдох— с мукой, приговаривая про себя:

— Хоть бы взял лошадь... а то так впопыхах...

На горе Таммикаллио пришлось сесть у дороги, чтобы отдышаться. В пасторате ему сказали, что пастор и пасторша уехали в село на какой-то праздник свободы. И Юсси, ни о чем больше не думая, пошел в село. Только устав от ходьбы, он вспомнил про лошадь, но было поздно возвращаться за ней домой. Отдышавшись немного, он пошел дальше.

В селе царила небывалая сутолока, и Юсси совсем сбился с ног: «Как же его найти... и что такое здесь творится?»

Шюцкор устроил на церковной горе торжественное принятие присяги. Вокруг площади толкался народ. Юсси полез в толпу — с отчаяния набрался нахальства — и, расталкивая людей, протискался поближе к группе господ, стоявших перед штабом шюцкора. Но пастор стоял возле самого штаба и Юсси не мог подойти к нему. Почти все начальство присутствовало здесь. Даже полевой суд прервал свое заседание, потому что судья должен был принимать присягу шюцкоровцев.

Юсси наблюдал церемонию и после каждой речи надеялся, что она будет последней. Но речей было еще много. Начальником шюцкора назначили аптекаря, но торжественной присягой командовал Илмари. По поводу командных должностей велись тайные интриги, господа уже готовили себе форму и нашили на петлицы самодельные знаки различия. Аптекарь сумел где-то достать шведскую военную фуражку с твердым козырьком. Общинный доктор сшил себе форму тайком, еще при мятежниках. У него были краги и коричневые ботинки со шпорами. Многие спрашивали, нельзя ли заставить Халме до казни сшить им военную форму, но, как им сказали, он был настолько слаб, что не смог бы работать.

Председатель военного суда читал слова присяги, а шюцкоровцы