Небо без звезд - Джоан Рэнделл

Ее сердце, подумалось Алуэтт, теперь как эта крыша: посреди него зияет огромная дыра, которую нечем залатать.

Он ушел.

Отец ушел.

А она осталась.

Несмотря на безутешную боль в груди, Алуэтт понимала, что поступила правильно. Ее место здесь. Не на чужих промерзших землях Рейхенштата. А тут, на Латерре, рядом с сестрами.

Она вытянула из-за ворота четки и принялась разглядывать гравировку на бирке, вспоминая слова Жаке: «Ты теперь одна из нас, и ты очень сильная, Маленький Жаворонок».

С этого дня и впредь Алуэтт станет идеальной сестрой, чей образ рисовался ей в мечтах. Доброй и прилежной. Верной и правдивой. Как те женщины, что ее вырастили. Она посвятит себя мирной жизни в размышлениях и учебе. А когда ее сочтут готовой, Алуэтт станет беречь и хранить «Хроники Сестринской обители».

Но прежде всего она хочет сберечь их самих.

Сестер.

Это будет ее самая священная обязанность.

Алуэтт станет оберегать их дом от всех тревог и опасностей. Пусть ничто не нарушит их простой жизни в размышлениях среди книг и рукописей.

Девушка снова подняла взгляд и заметила, что небо понемногу меняет свой непроглядно-черный цвет на мягкий, серебристо-серый. Рассветает, ночь миновала. Скоро станут просыпаться сестры. Им надо хорошенько поесть перед Безмолвным Размышлением, а завтрака-то и нет. Теперь об этом должна позаботиться Алуэтт.

Она поцеловала свои четки и опустила их на платье. А потом вошла в Седьмой трюм и углубилась в длинные коридоры с темными закоулками, представлявшиеся когда-то бесконечным лабиринтом. Но теперь Алуэтт неплохо ориентировалась, ноги уже почти запомнили дорогу, и она чувствовала, что машинный зал близко.

И вдруг услышала за спиной шаги.

Ритмичные, целеустремленные шаги. Будто охотник идет по следу жертвы.

Лимьер.

Сердце девушки бешено заколотилось.

Алуэтт знала: инспектора надо сбить со следа. Она перешла на бег. Сворачивала наугад, взбиралась по лестничным пролетам туда, где еще не бывала, неслась сломя голову по запутанным коридорам.

Но на каждом повороте за спиной опять слышались шаги, которые все приближались.

Эх, надо было прихватить с лесного кладбища лучинет Ренаров: как бы он ей сейчас пригодился. Пошарив по поясу с инструментами, Алуэтт выхватила первое, что подвернулось под руку. Отвертку.

Алуэтт остановилась.

Шаги тоже замолкли.

Она развернулась, занося отвертку как оружие, – и уронила ее на пол.

– Марцелл?

Голос сорвался и перешел в шепот, и на миг, на кратчайший миг Алуэтт ощутила, что пустота в груди чуть-чуть заполнилась. А потом в голову закралась беспокойная мысль. Он как будто поджидал ее рядом с машинным залом. А ведь она не говорила ему, где живет.

– Как ты меня нашел? – спросила Алуэтт.

Он шагнул к ней. Но как-то неуверенно и опасливо, словно он ее боялся. И пустым голосом ответил:

– По крови.

– По крови?

– Когда мы впервые повстречались в коридоре, ты сказала, что шла по каплям моей крови. Так меня и отыскала. Теперь они почти исчезли. Высохли. Но я разглядел следы.

Сердце у нее снова зачастило при воспоминании о багровых капельках, уводящих от машинного зала. Неужели она все испортила и Марцелл уже нашел их убежище? Обитель в опасности?

Правда, сестра Жаке сказала недавно, что Марцелла можно не опасаться, но откуда ей знать? Она ведь с ним даже не знакома.

Алуэтт отчаянно вглядывалась в лицо юноши, отыскивая ответ.

Но ничего понять не могла: вид у Марцелла был очень странный, словно бы он пребывал в глубокой задумчивости. Или даже в трансе.

Он встал перед ней, протянул руку, осторожно подхватил ладонью ее четки. И уставился на металлическую табличку.

– Жаворонок, – сказал он громко, будто что-то поняв.

Алуэтт сглотнула, уже не сомневаясь, что случилась беда.

– Марцелл, что происходит?

Моргнув, он наконец взглянул на нее. Невыразительно произнес:

– Ты меня боишься.

– Что?

– Там, в лесу, ты по-настоящему испугалась, когда узнала, что мой дед – генерал д’Бонфакон. Я думал, это потому, что ты из дезертиров.

– Ты и впрямь так решил? – удивилась девушка.

Марцелл хмыкнул:

– Но на самом деле дезертиры тут ни при чем, верно? Тут другое. – Он словно бы выплюнул последнее слово. – Так почему ты так перепугалась там, в лагере?

Тот самый страх, о котором он говорил, вдруг вернулся к ней, разрывая грудь и стягивая ее узлом.

– Но… – начала Алуэтт.

– Я все понял, когда вспомнил про это… – Он кивнул на нитку бус. – Помнишь, ты показала мне бирку? Заставила прочитать. Ты сама открыла мне свое прозвище.

Алуэтт наморщила лоб:

– Марцелл! Да о чем ты говоришь?

Марцелл так посмотрел на Алуэтт, что у нее закружилась голова.

– Ты что, и вправду не знаешь?

– Чего не знаю?

И тут в его глазах блеснуло новое чувство. Нечто похожее на гнев.

– Не морочь мне голову! Я не потерплю больше лжи. Особенно от тебя. Не могу я… – Голос его сорвался, и Алуэтт заметила, как влажно блеснули глаза юноши. Марцелл выронил нитку бус и тыльной стороной ладони утер слезы.

– Эй! Ш-ш-ш. Все хорошо. – Она погладила его по щеке.

Он вздрогнул от прикосновения, а потом подался было ей навстречу, но тут же отшатнулся обратно.

– Да что с тобой? – спросила Алуэтт.

– Я только что из Управления полиции. Допрашивал двух арестованных членов «Авангарда», – медленно, с запинкой заговорил Марцелл. И жадно вгляделся в лицо собеседницы, как если бы ждал от нее разрешения говорить дальше.

– Ну и?.. – поторопила его она.

Он прищурился:

– «Авангард» – давний враг Режима. – Марцелл еще помолчал, изучая ее лицо. – Они стояли за Восстанием четыреста восемьдесят восьмого года. Семнадцать лет назад. Того самого, что возглавила Гражданка Руссо.

В груди Алуэтт бурлили вопросы. Уж не тронулся ли этот парень умом? Латерра, о чем он говорит? Восстание? «Авангард»? Какая-то гражданка? Ничего подобного она в «Хрониках» не читала. Если бы на Латерре случались восстания, сестры бы ей непременно про это рассказали. Принципаль Франсин заставила бы воспитанницу до изнеможения зубрить их историю. Анализировать со всех точек зрения. Политика, экономика, стратегия. Так же как она изучала все войны Первого Мира.

Вздохнув, Марцелл полез в карман и вытащил странный предмет, на взгляд Алуэтт – похожий на сложенный вдвое лист бумаги. Но когда д’Бонфакон, развернув его, провел пальцем по поверхности, заставив ее засветиться, Алуэтт сообразила, что он держит в руках телеком – устройство, которым второе сословие пользовалось для связи.