Место для нас - Хэрриет Эванс

Август 1948

В затхлом утреннем воздухе висел запах фекалий и еще чего-то гниющего. Дэвид осознал, что разбудил его шум на улице, и встал на колени, чтобы открыть окно. Он увидел отца, медленно спускающегося по лестнице. Словно бы зная, что Дэвид смотрит на него, отец обернулся, и мальчик спрятался за поеденной молью зеленой шторой, молясь о том, чтобы отец не заметил его, чтобы штора не пошевелилась.

После того как отец скрылся за углом, Дэвид сел на полу и обвел взглядом комнату. Два матраса на полу, комод, пожертвованный ближайшей церковью, кувшин с водой и таз для умывания. Отец в очередной раз воспользовался тазом как ночным горшком. Когда отец напивался вдрызг, он не удосуживался ходить в туалет.

Надевая старые грязные штаны, Дэвид заметил надпись детским почерком на обоях, сделанную зеленым карандашом, и вспомнил, когда в последний раз видел Кэсси – прошлым летом, через три месяца после того, как ее забрала к себе тетя Джем. Он доехал на поезде до Ли-он-Си, а потом они вместе ходили на пляж. Кэсси исполнилось три года, и она не уставала напоминать об этом Дэвиду. Милая девочка – тугие кудряшки, улыбка до ушей… И очень походила на мать. Кэсси успела измениться даже за три месяца, но знала, кто он такой. Правда, теперь ее любимицей стала тетка. Дэвиду было немного обидно смотреть, как Кэсси забирается на руки к тете Джем, как бежит показывать ей маленького краба, забравшегося в ведерко, как что-то кричит ей во все горло. Однако он сам сделал такой выбор и понимал, что выбор правильный.

– Она – просто копия Эмили, правда, дорогуша?

Тетя Джем разлеглась на песке, из скромности подтягивая вниз подол хлопчатобумажного платья.

Дэвид молча кивнул. Он пока еще не мог говорить о матери. Он смотрел на сестренку, упрямо охотящуюся за какой-то водорослью и весело смеющуюся, играющую с другими детьми. Смотрел – и еще никогда в жизни не чувствовал себя более одиноким. Он понимал, что от встреч с сестрой толку не будет. Ему эти встречи приносили только боль. Кэсси никогда не возвратится с ним в Лондон. Время неумолимо идет вперед, и он тоже. Этому научил тысячи лондонских детей «Блиц» – научил тому, что все может быть сломано и разрушено. Ты мог потерять друзей, родителей, сестер и братьев. Но все преходяще, все оставалось в прошлом. И ты играл на развалинах, ты поселялся в новом доме, и у тебя появлялся новый брат или сестренка – или они не появлялись. Джем время от времени посылала ему открытки – так сказать, поддерживала связь. Только и всего – но ведь Дэвид именно этого и хотел, правда? Его план сработал. Просто надо напоминать себе: с Кэсси все в порядке. Главное, что она не рядом с отцом.

Неожиданно Дэвид ощутил странную легкость. Он еще раз выглянул из окна, чтобы убедиться, что отец не возвращается. Потом торопливо натянул рубашку, схватил блокнот, фотографию матери и медальон, который был на ней в день ее гибели, и вынул из стены кирпич – там отец хранил деньги. Дэвид забрал все. Он не стал писать записку. Отец не умел читать. Да к тому же он не хотел оставлять следов.

На самом деле он не знал, куда уходит. Хотелось просто уйти куда-то, где все будет не так, как здесь, на этом клочке Лондона, который ему слишком хорошо знаком. Первым делом он сел на автобус, намереваясь сойти у Букингемского дворца, но заснул, и его вытолкали из автобуса у Паддингтонского вокзала. Сперва Дэвид решил прогуляться по Гайд-парку, потом прикинул, что идти слишком далеко. Было еще довольно рано, меньше половины десятого утра. Домой возвращаться не хотелось.

И тогда ему вдруг в голову пришла мысль: он вообще не обязан возвращаться, если не хочет. Теперь у него была стипендия, а с сентября – комната неподалеку от школы искусств. До сентября оставалось всего две недели. Тот самый учитель, который отправил его работы в институт Слейда, мистер Уилсон, предоставил ему свободную комнату в своем доме на Кэлли-роуд, а арендную плату на себя взял городской совет. У Дэвида были деньги, украденные у отца, а кроме того, его обещал взять на временную работу отец Билли, студента, его однокашника из Ковент-Гардена. Предстояло развозить овощи по магазинам. Так что возвращаться домой было совсем не обязательно, верно? Ну, верно же?

Очень давно Дэвид не испытывал такого восхитительного чувства. Он мог бы спать в живых изгородях. Мог рисовать все, что пожелает. Он мог бы даже сесть на поезд на вокзале Виктория, а потом доплыть на пароходе до Франции!

Конечно, этого Дэвид делать не собирался – пока нет. Однако сегодня он должен был уехать из Лондона, это он понимал четко. Сегодня.

Где-то рядом прозвучал резкий громкий свисток. Дэвид вздрогнул, обернулся и увидел поезд. Из трубы паровоза в дымный воздух вокзала вылетали маленькие облачка пара.

– Куда идет этот поезд? – спросил Дэвид.

Кондуктор кивком указал в сторону.

– На запад, – обтекаемо ответил он.

На запад. Что ж, нужно ведь было куда-то ехать, правда? Удивительное чувство свободы его не покидало, и хотелось им просто наслаждаться. Дэвид вошел в вагон поезда с туманной мыслью, что можно бы доехать до Бата, посмотреть там на места бомбежек и сделать несколько зарисовок для коллекции. Может быть, перекусить в каком-нибудь загородном пабе. Да мало ли что. Перед ним простирался день… нет, не день, а все время – восхитительное, бесконечное, как идеально чистое, голубое небо.

Дэвид сидел в поезде, глядя на пролетающие мимо дома и груды мусора, оставшиеся после бомбежек. Мужчины трудились на стройках, восстанавливали город. Пустые склады, исчезнувшие улицы. И сколько историй на их месте – о потерях и тоске, а порой – о надежде и счастье. Дэвид вовсе не кичился своей страной, ощущал он только странное онемение, великую радость из-за того, что они с Кэсси остались в живых. Сойдя с поезда на станции Бат-Спа, он огляделся, гадая, что за шум доносится до него. Как будто маленький винтик звенел, задевая какие-то струны или пластинки. Что же это – орган? И тут Дэвид догадался: пение птиц! Это было так красиво, что у него слезы навернулись на глаза. В Лондоне теперь услышать птичьи трели было невозможно.

Дэвид вышел из здания вокзала, вход в который перекрывала чугунная решетка, и посмотрел по сторонам. Перед ним лежала пустая площадка, где когда-то стояли дома. Тогда он повернул и пошел – куда, ему было безразлично. Он шел и шел вверх по холму, где стояли изящные виллы и раскинулись тенистые сады, и наконец перед ним открылся прекрасный вид на окрестности. Дэвид шел дальше. На вершине самого высокого холма, на ровной площадке он увидел паб под названием «Скрещенные ключи». И зашел туда. Хозяйка подала ему хлеб с сыром. С сильным акцентом (Дэвид раньше никогда такого не слышал) она сообщила, что он оказался в самых красивых местах на земле. Уходя из дома, Дэвид забыл взять шляпу, так что перед тем, как продолжить путь, он закатал брюки до колен и покрыл голову носовым платком, завязав узелки на углах. Попрощавшись с хозяйкой, Дэвид продолжил путь.

Он видел внизу город, выстроенный из домов в георгианском стиле; город напоминал золотисто-кремовую раковину, воткнутую в широкую долину. Над его головой проплывали идеальные белые облака, но небо сохраняло глубокий, добрый голубой цвет. И Дэвид продолжал идти. На его пути встретилась речка, потом – поля, а вдалеке он увидел лес. Он посмотрел на наручные часы, подарок мистера Уилсона при поступлении в школу Слейда. Оказалось, что он идет уже два часа, и только тут у него мелькнула мысль, что вообще-то неплохо бы вернуться на станцию, если только он не раздумал возвращаться вообще, а решил остаться здесь, в этих сказочных краях. Кто бы стал скучать по нему? Он был, можно сказать, получеловеком – так можно назвать того, кто может не прийти ночевать и никто не всполошится. Жизнь в тени жизни других людей.