Мешок с костями - Стивен Кинг

Я исписал практически всю страницу, когда в гостинойвоцарился холод, словно из июля она перенеслась в январь. Пот на кожепревратился в ледяную корочку, из носа закапало, воздух паром выходил изо рта.Непроизвольное движение пальцев, и карандаш переломился надвое. За моей спинойпоследний раз яростно звякнул колокольчик Бантера и затих. Откуда-то сзадидонеслись два хлопка, словно одновременно открыли две бутылки шампанского. Ивсе закончилось. Призраки, уж не знаю, сколько их было, покинули мою гостиную. Яостался в гордом одиночестве.

* * *

Я выключил музыкальный центр в тот самый момент, когда Мик иКейт затянули «Воющего волка», побежал наверх, отключил детекторы дыма.Высунулся из окна спальни для гостей на втором этаже, нацелил на «шеви»брелок-пульт, который висел на кольце с ключами, нажал кнопку. Сиренапротивоугонной сигнализации смолкла.

Остался только каркающий политик в телевизоре. Я спустилсяна кухню, разделался с политиком и застыл, так и не убрав руку с кнопкивыключения телевизора. Смотрел я на кота-часы. Хвост наконец-то пересталкачаться из стороны в сторону, а большие пластмассовые глаза лежали на полу.Выскочили из орбит.

* * *

Ужинать я поехал в «Деревенское кафе». Прежде чем сесть застойку, я взял с полки воскресный номер «Телеграммы» (заголовок гласил:КОМПЬЮТЕРНЫЙ МАГНАТ ДИВОУР УМИРАЕТ ТАМ, ГДЕ РОДИЛСЯ И ВЫРОС). На фотографииДивоур выглядел тридцатилетним. Он улыбался. У большинства людей улыбкаестественная. По лицу Дивоура чувствовалось, что учиться улыбаться ему пришлосьдолго и упорно.

Я заказал фасоль, оставшуюся от субботнего фасолевого ужинаБадди Джеллисона. Мой отец не сыпал афоризмами, этим у нас заведовала мама, ноон всегда говорил, по воскресеньям разогревая в духовке субботнюю тушенуюфасоль, что фасоль и жаркое вкуснее на второй день. Я это запомнил. Как и ещеодну премудрость, усвоенную от отца: всегда мыть руки, сходив в туалет наавтобусной станции.

Я читал статью о Дивоуре, когда подошла Одри и сказала, чтоРойс Меррилл скончался, не приходя в сознание. Отпевание, добавила она,состоится во вторник в Большой Баптистской церкви. Прощаться с ним придет многонароду, едва ли не все захотят проводить в последний путь самого старогочеловека округа, последнего владельца золотой трости «Бостон пост». Она спросила,приду ли я в церковь. Я ответил, что скорее всего нет. Но не стал добавлять,что в это же время буду праздновать победу с Мэтти Дивоур и ее адвокатом.

Пока я ел, накатил и схлынул последний за день потокпосетителей кафе. Они заказывали бургеры и фасоль, куриные сандвичи и пиво.Кто-то жил в Тэ-Эр, кто-то приехал на лето. Я ни на кого не смотрел, со мнойникто не заговаривал. Поэтому я понятия не имею, кто оставил салфетку на моейгазете. Однако когда я просмотрел первый разворот и хотел взять второй, соспортивным разделом, салфетка лежала на газете. Я поднял ее, чтобы отложить всторону, и увидел надпись на обратной стороне. Большими, черными буквами.

УБИРАЙСЯ ИЗ ТЭ-ЭР!

Я так и не узнал, кто оставил эту салфетку на моей газете.Наверное, это мог сделать кто угодно.

Марево вернулось и постепенно трансформировалось в сумерки.Ярко-красный шар солнца, погружаясь в затянувшую западный горизонт дымку,окрасило его пурпуром. Я сидел на террасе, наблюдал за закатом и пытался решитькроссворд. Получалось не очень. Когда зазвонил телефон, я прошел в гостиную,бросил сборник кроссвордов на рукопись (до чего же мне надоело смотреть наназвание романа) и взял трубку.

— Слушаю?

— Что у вас там творится? — пожелал знать Джон Сторроу. Дажене стал тратить время на то, чтобы поздороваться. Впрочем, злости в его голосене чувствовалось, только размеренность. Видать, жара совсем доконала его. — Япропустил самое интересное!

— Я напросился на ленч во вторник, — ответил я. — Надеюсь,вы не возражаете.

— Отнюдь, чем больше народу, тем веселее. — Голос звучалискренне. — Что за лето, а? Что за лето! Никаких катаклизмов не произошло?Землетрясений? Извержений вулканов? Массовых убийств?

— Массовых убийств не наблюдается, но старик умер.

— Черт, да весь мир знает, что Макс Дивоур отбросил коньки,— воскликнул Сторроу. — Вы меня удивляете, Майк! Сообщить мне такуюсногсшибательную новость!

— Я про другого старика. Ройса Меррилла.

— Это вы о… постойте. Старикан с золотой тростью, которыйвыглядел как экспонат из «Парка Юрского периода»?

— Он самый.

— Понятно. А в остальном…

— А в остальном все под контролем, — ответил я, вспомнил овыскочивших из орбит глазах Феликса и чуть не рассмеялся. Остановила меня лишьуверенность в том, что Джон Сторроу звонит мне не ради веселых баек, а чтобыузнать, какие у нас отношения с Мэтти. И что я мог ему сказать? «Пока ничего непроисходит»? Разве что один поцелуй, пусть и крепкий. Разве это указывало нарадужные перспективы?

Я этого не знал. Но Джон спрашивать не стал, в первуюочередь его волновало другое.

— Послушайте, Майк, я позвонил потому, что мне есть что вамрассказать. Думаю, вас это удивит и позабавит.

— Удивляться и забавляться — что может быть лучше?Выкладывайте, Джон.

— Мне позвонила Роджетт Уитмор, вы ведь не давали ей номерамоих родителей, так? Сейчас я в Нью-Йорке, но она звонила в Филадельфию.

— У меня нет телефона ваших родителей. На автоответчике выего не надиктовали.

— Да, конечно. — Никаких извинений, о подобных пустяках онне думал. Я же забеспокоился, не понимая, что все это значит. — Я дал егоМэтти. Как вы думаете, Уитмор могла позвонить Мэтти, чтобы узнать этот номер?Мэтти дала бы его ей?

— Я не уверен, что Мэтти пописала бы на Роджетт, если бувидела, что та горит синим пламенем.

— Как вульгарно, Майкл! — Сторроу рассмеялся. — Может,Уитмор добыла его так же, как Дивоур раздобыл ваш номер?

— Возможно, — ответил я. — Я не знаю, что произойдет черезмесяц-другой, но сейчас она наверняка имеет доступ к персональному компьютеруМакса Дивоура. И если кто-нибудь знает, какие там надо нажимать кнопки, так этоона. Она звонила из Палм-Спрингса?

— Да. Сказала, что только что обсудила с адвокатами Дивоураего завещание. По ее словам, дедуля оставил Мэтти Дивоур восемьдесят миллионовдолларов.

Я промолчал. Его сообщение меня не позабавило, но уж точноудивило.

— Вы потрясены, а? — радостно спросил Джон.