Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская

Инженер и архитектор, генерал-лейтенант Августин Бетанкур выбрал для строительства место на стрелке, на левом берегу Оки, и возглавил возведение грандиозного архитектурного комплекса, которое завершилось к 1822 году.

В XIX столетии Нижний Новгород стал именоваться «кошельком России», «карманом России», «третьей столицей». Ярмарка, на которой умещалось 5520 лавок и 16 840 магазинов, стала крупнейшей в Европе. На нее, работавшую ежегодно с 15 июля по 25 августа, приходилось до трети товарооборота России.

* * *

Последний до революции 1917 года мощный импульс развитию города, обозначивший зенит славы Нижнего, придало проведение здесь в 1896 году XVI Всероссийской промышленной и художественной выставки – первой в провинциальной России. Пятнадцать предыдущих прошло в Санкт-Петербурге, Москве и Варшаве.

Город лихорадочно готовился к этому событию: выставку должна была посетить августейшая чета и множество других именитых гостей. К этой дате было приурочено открытие ряда новых зданий. Построен театр по образцу миланского «Ла Скала», первый спектакль в котором – оперу Михаила Глинки «Жизнь за царя» – дала труппа Саввы Мамонтова с участием молодого Федора Шаляпина. Торжественно открыты здания суда на Большой Покровской улице, Волжско-Камского банка и электростанции на Рождественской улице, биржи на Софроновской площади. Кроме того, были построены два фуникулера, Кремлевский и Похвалинский, по типу цюрихского, для доставки пассажиров с нижней части города в верхнюю. Был пущен первый в России трамвай по центральным улицам нагорной части и на ярмарку через плашкоутный мост. Виды выставки и города в 1896 году снимали нижегородские фотографы с международной славой Андрей Карелин (1837–1906) и Максим Дмитриев (1858–1948), работы которых выставлялись в Художественном отделе выставки. А через 70 лет в фотосалоне одного из них меня, семилетнего мальчишку, будет снимать пожилой фотограф, преданный традициям обоих признанных мастеров…[572]

В последние два десятилетия существования Российской империи Нижний Новгород пережил грандиозный взлет, оставивший следы в его архитектурном облике:

Новое богатство Нижнего отныне выражается в виллах Рукавишниковых, из которых открывается панорамный вид на Волгу, в неоготических фасадах пароходной конторы на набережной. Можно позволить себе лучших архитекторов. Петербургский архитектор строит городской театр. Здесь дебютируют братья Веснины – неоготической виллой, в которой теперь расположен Художественный музей. Здание Государственного банка 1913 года на старой Покровской улице с неорусским орнаментом и билибинскими фресками в кассовом зале демонстрирует бум перед скорым концом[573].

* * *

Но вернемся в хмурое ноябрьское утро на мюнхенском блошином рынке. Алику повезло. Незадолго до нашего с ним разговора на рынке появился торговец с коллекцией монет и медалей. Алик, не будучи специалистом в этой области, интуитивно с ходу выбрал три медали, заплатив за них смехотворную сумму. Одна из них была совершенно рядовой, спортивной, из Нюрнберга 1978 года. Зато другие! Я бы не задумываясь отдал столько же только за одну нижегородскую.

– А как вам эта? – Мой визави с гордостью выложил на стол третью медаль – с профилем Петра I.

Большая, сантиметров двенадцати в диаметре, серебряная медаль 1713 года была посвящена одному из морских сражений Северной войны. Я высказал сомнение в ее подлинности, но выразил готовность приобрести нижегородскую. Алик не спешил. Он хотел сначала разобраться, что он купил и сколько на этой покупке сможет заработать. Он спросил меня, сколько я ему дам за нижегородскую медаль, но я тоже понятия не имел, сколько она может стоить. Мы договорились встретиться через неделю.

При новой встрече Алик назвал мне цену в два с лишним раза выше той, что он отдал за три медали. Я обещал подумать. С одной стороны, я подыскивал себе подарок к 60-летию, и медаль в память о Нижегородской выставке на эту роль вполне годилась. С другой – цена показалась мне нескромной. В течение ноября – декабря Алик держал нижегородскую медаль для меня, разбираясь с петровской. Интуиция его не подвела. Ее выставили на американском аукционе, и, как я позже узнал, от продажи Алик выручил пятидесятикратную прибыль. Он был не очень доволен и считал, что мог получить за нее вдвое больше.

* * *

А в январе Алик пропал. Как потом оказалось, он был занят семейными проблемами. К юбилею я сделал себе другой подарок, а в конце марта завершил работу в Мюнхене и покинул университет, замечательных коллег и студентов, к которым очень привязался. Покинул любимый город, его блошиные рынки и добрых друзей и знакомых, которых там нашел.

Следующим летом мы с Наташей поехали в Италию и маршрут в нее спланировали через Мюнхен, чтобы два дня провести на любимом блошином рынке. И там мы встретили, помимо многих старых знакомых, сияющего Алика. Безо всякой надежды я спросил его о судьбе медалей. Он поворчал о том, что продешевил (!) с продажей петровской медали. А потом, к моему изумлению, сказал, что нижегородская медаль ждет меня в его машине, в той самой салфеточке, в которой он восемь месяцев назад спрятал ее в бардачок. Я сделал вид, что забыл о цене, и поинтересовался, сколько он за нее хочет. Алик весело назвал мне сумму в полтора раза выше той, что он назначал мне в ноябре – декабре. Я рассмеялся. Он захохотал вместе со мной, радостно воскликнув:

– Я знал, я знал, что вы так отреагируете! Не волнуйтесь, договоримся.

Но договориться не получалось. Алик откладывал торг, желая поболтать, выспросить и рассказать. Я нервничал, поскольку предпочел бы продолжать осмотр других прилавков: рынок в тот день был огромен, и мы приехали в Мюнхен специально для азартного приключения. Два или три раза я извинялся и прерывал разговор с Аликом ради прогулки по рынку.

Почти перед самым закрытием рынка мы вновь подошли к Алику. Он опять не торопился нас отпускать и наслаждался беседой, жмурясь на солнышке. Наконец он назвал цену в пять раз ниже утренней, но это была вполне справедливая цена, учитывая затраты Алика на ее приобретение: она составляла ровно половину от той суммы, что он сам выложил за три медали в ноябре прошлого года. Так я оказался счастливым обладателем памятного места о любимом городе моего детства. Спасибо Алику, о котором читатель сейчас узнает больше.

Алик

Впервые я обратил внимание на Алика на мюнхенском блошином рынке ранним зимним утром перед Рождеством 2014 года. Рынок был пуст, и я коротал время то в одном, то в другом крытом павильоне. Но и там не было ничего достойного внимания. Даже прилавок Манни был непривычно унылым. Проходя в очередной раз от одного полупустого павильона к другому, я увидел крупного, чуть сутуловатого мужчину со светлыми глазами и волнистыми русыми волосами. У стены одного из павильонов он расставлял несколько картин. Среди них стоял интересный старинный подсвечник. На полом латунном основании – расписная фаянсовая фигура танцующей полноватой крестьянки. На голове у нее корзина с виноградом, которая переходила в латунную чашу для одной свечи. Я спросил цену, которая показалась мне завышенной. Торговаться я не умел и прошел дальше.

На обратном пути я опять остановился у подсвечника. Его хозяин был занят. Он разговаривал по телефону – по-русски, но с особой южнорусской мелодичностью, характерной для одесского говора. Когда он освободился, я обратился к нему по-русски. На этот раз он назвал цену в два раза ниже. Пока я рассчитывался за подсвечник, он объяснил мне свою уступчивость: зачем задирать цену и мерзнуть безрезультатно, когда можно ее сбавить и продать товар. Мы познакомились. Алик был улыбчив, открыт, доброжелателен и словоохотлив. Конечно, он оказался одесситом, торговля на блошином рынке была его профессией уже пару десятков лет, после эмиграции в Германию.

* * *

С тех пор я не видел Алика несколько лет и даже забыл его имя. Летом 2018 года наше знакомство возобновилось при забавных обстоятельствах. Мы с Наташей гуляли по мюнхенскому блошиному рынку. Среди предметов домашнего быта из «ликвидированного хозяйства», которые были разложены на расстеленном на земле целлофане, Наташе приглянулась массивная, высотой 23 сантиметра и диаметром 15 сантиметров глиняная табачница цилиндрической формы (см. ил. 91, вкладка). По ее стенам, покрытым синей глазурью, шло