Война и мир. Том 1-2 - Лев Толстой

На другой день, 3-го марта, во 2-м часу пополудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали кобеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первоевремя по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла внедоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие опоражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странномусобытию в каких-нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, гдесобиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце,когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнеесражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направлениеразговорам, как-то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев,гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, всвоих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которымпринадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время безопределенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали,что что-то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучшемолчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательнойкомнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно.Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию,что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорилиодно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствиевойска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособностьКутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя,вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все,были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы — былигерои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своимШенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел своюколонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому,что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имелсвязей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому,простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниямиИтальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему такихпочестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.

— Ежели бы не было Багратиона, il faudraitl`inventer, [надо бы изобрести его. ] — сказал шутник Шиншин, пародируя словаВольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его,называя придворною вертушкой и старым сатиром.

По всей Москве повторялись слова князяДолгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражениивоспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, чтофранцузских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что снемцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем иттивперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всexсторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества,оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил5-ть французов, тот один заряжал 5-ть пушек. Говорили и про Берга, кто его незнал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. ПроБолконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он раноумер, оставив беременную жену и чудака-отца.

3-го марта во всех комнатах Английского клубастоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сноваливзад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках иеще кое-кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках ибашмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловитькаждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги.Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими,самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этогорода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились визвестных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла изслучайных гостей — преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов,Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи,особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности кстарикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать васмы готовы, но помните, что всё-таки за нами будущность.

Несвицкий был тут же, как старый член клуба.Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному,но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружалаатмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкойцарствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.

По годам он бы должен был быть с молодыми, побогатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому онпереходил от одного кружка к другому.

Старики из самых значительных составляли центркружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушатьизвестных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева иНарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшимиавстрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.

Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваровбыл прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей обАустерлице.

В третьем кружке Нарышкин говорил о заседанииавстрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ наглупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить,сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству — кричать попетушиному — не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели нашутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприличнобыло говорить про Кутузова.

Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно,торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно исовершенно-одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всехзнал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца-сына, радостноостанавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна сДолоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого ондорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.

— Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцомзнаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый,— обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия,как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил:пожаловали!