Война и мир. Том 1-2 - Лев Толстой

Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова.Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко,видели, что в нем произошла в нынешний день какая-то большая перемена. Онмолчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановивглаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо егобыло уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящеговокруг него, и думал о чем-то одном, тяжелом и неразрешенном.

Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, былинамеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утрополученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлойшутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видитсквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одногонего. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшнобыло теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянновзгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал,как что-то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался.Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьервидел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло покрайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьервспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании,вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениямидружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и далему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала своенеудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов циническихвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни наминуту не разлучался с ними.

«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его.Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеятьсянадо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Язнаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману,ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имеюправа и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицоДолохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые онсвязывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал безвсякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Этовыражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, онбретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться,что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и ябоюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях ончувствовал, как что-то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов,Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростоввесело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихойгусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал наПьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной,массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во-первых,потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы,вообще баба; во-вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянностисвоего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали питьздоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.

— Что ж вы? — закричал ему Ростов,восторженно-озлобленными глазами глядя на него. — Разве вы не слышите; здоровьегосударя императора! — Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и,дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.

— А я вас и не узнал, — сказал он. — НоРостову было не до этого, он кричал ура!

— Что ж ты не возобновишь знакомство, — сказалДолохов Ростову.

— Бог с ним, дурак, — сказал Ростов.

— Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, —сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят пронего. Он покраснел и отвернулся.

— Ну, теперь за здоровье красивых женщин, —сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, сбокалом обратился к Пьеру.

— За здоровье красивых женщин, Петруша, и ихлюбовников, — сказал он.

Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, неглядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова,положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долоховперегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул наДолохова, зрачки его опустились: что-то страшное и безобразное, мутившее его вовсё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом черезстол: — Не смейте брать! — крикнул он.

Услыхав этот крик и увидав, к кому онотносился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились кБезухову.

— Полноте, полно, что вы? — шептали испуганныеголоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с тойже улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». — Не дам, — проговорилон отчетливо.

Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист.— Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, — проговорил он, и двинув стул, встал из-застола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, онпочувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последниесутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее инавсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов невмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и послестола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьеруехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели вклубе, слушая цыган и песенников.

— Так до завтра, в Сокольниках, — сказалДолохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.

— И ты спокоен? — спросил Ростов…

Долохов остановился. — Вот видишь ли, я тебе вдвух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещанияда нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты —дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можнопоскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромскоймедвежатник: медведя-то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страхпрошел, как бы только не ушел! Ну так-то и я. A demain, mon cher! [До завтра,мой милый!]