Кисельные берега - Анна Осьмак

даже для Лю-сюна, старшего брата, мне было доверено сварить питьё от глистов. Очень даже получилось! Ты бы видела какие…

Но узнать подробности успешного лечения Кире не привелось. На этом месте её несчастная голова сдалась и отключилась…

После чего включалась дважды – смутно и с помехами – когда Мейли, осторожно приподняв её под затылок, осторожно поила какой-то ядрёной горечью, а второй – когда явился глава семьи. Постоял над ней, глядя брезгливо и устало, потом лаконично постановил:

- Пусть будет. Пока.

В кухонном углу грянул новый взрыв яростного грохота медного таза об оловянный подойник. Но никого он уже не испугал. Слово было сказано. И слово то было законом.

Глава 60

-----------------------------------------------

Не прошло и недели, как Кире полегчало. Она чувствовала себя совершенно здоровой – то ли приём травок помог, то ли неприём… В том смысле, что уже дня три как Кира втихаря выплёскивала целебные настойки, регулярно изготовляемые её заботливой сиделкой, за левое плечо.

Голову они, может, и лечили, а вот что касается прочих органов… Их сомнительный побочный эффект, благодаря которому болящей каждый раз после приёма лекарства приходилось, схватившись за живот, нестись со всех ног к выгребной яме в дальнем углу двора, совсем не вдохновлял. Так что, соотнеся последствия с причиной, Кира благоразумно решила, что долечится самостоятельно, без помощи кустарной сяньской медицины. Ведь в её распоряжении крепкий молодой организм и сказочное время, всё безусловно ускоряющее, мобилизующее и подталкивающее – отчего же выздоровление должно быть исключением?

Тем более, из тесного и душного общего дома её благоразумно выселили на сеновал – так всем было легче: и самой Кире дышалось привольней, и бабке она глаза не мозолила, и стадо молодых братцев Лю, ночующих под той же крышей, во искушение не вводилось.

Бегала туда к ней только Мейли с едой, горячей водой, целебными отварами и разговорами. Последних был явный перебор, но девочку вполне можно было понять – с кем ей общаться на этой уединённой ферме? Внезапное обретение подружки стало для неё подарком судьбы и было воспринято с восторгом.

Изнуряя больную голову гостьи бесконечной болтовнёй – порой весьма любопытной и небезинтересной, но в больших дозах токсичной для неокрепшего организма – она восполняла томительные годы скуки в обществе хмурых братьев, сурового отца и жёлчной бабки. Когда же гостья стала приходить в себя, с неё также стали вытребывать рассказы о далёких землях выше по Рыжей реке и о приключениях, занёсших её в лесные дебри Сяньского царства.

Мейли переживала эти рассказы, как дети переживают представление с Бабой Ягой на сцене ТЮЗа – ярко, непосредственно и искренне сопереживая: она всплёскивала руками, поражалась, негодовала, восхищалась и давала запоздалые советы. Кира поначалу неохотно, потом всё более воодушевляясь неподдельной заинтересованностью слушательницы, рассказала ей всю свою жизнь. Повествуя о последних событиях, раскладывая их по полочкам на ясную голову и сытый желудок, пришла к единственно правильной трактовке произошедшего с ней на поляне Пан Чу.

- Как же просто! – поразилась она очевидному решению мучавшей её логической задачи. – То, что эта мразота, нанятая Никанорычем в качестве толмача, специально заманила меня в кущи под предлогом, якобы, отдающего концы Сырника и тюкнула по голове – я давно сообразила. Тут семи пядей во лбу быть не надо… Но зачем?

Мейли охнула:

- Он ограбил тебя!

- Да что ты! – замахала руками Кира. – Чего у меня грабить? Платье на мне с чулками – и те Пепелюшкиной милостью!

Она опустила глаза вниз, на себя, как бы для иллюстрации собственных слов, оглядывая свой наряд. Но вспомнила, что платье давно пошло на тряпки в хозяйство злобной сяньской старухи. Щеголяет она теперь в таких же рубахе и штанах из небелёного холста, что и её добрая сиделка.

- Для чего же этот негодяй так поступил? От злобы едино?

- Ага, - хмыкнула Кира, - от злобы. Только не от своей. Им скорее алчность двигала: небось, в накладе не остался, премировался щедро за качественно выполненное поручение…

В распахнутых глазах Мейли затеплилось осознание:

- О! – выдохнула она, прижав стиснутые руки к груди. – Я поняла. Неужели принц?

- Стопудово! – воскликнула Кира и стукнула кулаком по коленке. – Вот уж действительно решительный молодой человек – в этом ему не откажешь… Я сгоряча пригрозила рассказать курице этой, принцессе, о его поползновениях, так он сразу принял меры, не распотякивая долго! – она покачала головой – то ли потрясённая, то ли восхищённая стремительной реакцией своего недоброжелателя – потом вздохнула: - Знаешь, что меня больше всего бесит в этой истории?

- Что? – откликнулась собеседница, сочувственно придвигая к пострадавшей от человеческого коварства подружке утащенную из-под бабкиного носа плошку с рисом.

- Я сама! Вернее, мой непроходимый идиотизм! – Кира взяла в руки палочки для еды и рассеянно покрутила их в пальцах. – Это ж надо быть такой законченной кретинкой, чтобы второй раз – Мейли, ты только подумай – второй раз! – наступить на одни и те же грабли! Я ведь в ваши дурацкие сказки загремела точно таким же образом: осмелилась угрожать своему любовнику разоблачением. Он тоже действовал оперативно. И вот, пожалуйста, результат: валяюсь в какой-то дыре, на сеновале, с разбитой головой и невнятными перспективами – а всё почему?

- Почему? – эхом отозвалась заворожённая столь насыщенной судьбой гостьи девчонка.

- Потому! Потому что идиоток, вроде меня, жизнь ничему, как видно, не учит!..

Солнечный свет, льющийся через открытую дощатую дверцу сарая, вдруг померк. Девушки обернулись испуганными зверьками и притихли – в проёме стоял сам глава семьи.

- Я вижу, тебе уже лучше, - сказал он, глядя своим пустым, рыбьим взглядом сквозь гостью. – Поднимайся, пора отрабатывать рис, которым тебя в этом доме кормят.

Кира молча поднялась. Подобрала уроненный к её ногам огромный заплечный короб и поплелась вслед за Мейли на огород, собирать поспевшую карамболу, лун-янь и вампи, уродившуюся размером с голубиное яйцо.

Не совсем оправившаяся для работы, она часто присаживалась отдохнуть, мучаясь головными болями. Новая подруга поджаливала гостью, тихонько подкидывая ей в корзину пригоршни плодов. Но бабку было не обмануть, у неё, казалось, и затылок был зрячим. Она за всем секла, фыркала, брюзжала, бурчала, а вечером, за ужином, проедала плешь сыну, жалуясь на нерадивость и леность пригретой в честном дому сомнительной девки. И на собственные мучения, которые