Начало эры разума - Уильям Джеймс Дюрант

литератором».4 Короли, министры, дворяне и прелаты открывали свои кошельки для ученых, поэтов, художников и музыкантов. Однако в этом крещендо были и разногласия: церковь держала в руках кнут над всеми преподавателями, а Филипп II, чтобы сохранить испанские университеты полными, а испанские умы теологически чистыми, запретил испанским юношам учиться в любых иностранных университетах, кроме Коимбры, Болоньи и Рима. После Золотого века эта интеллектуальная эндогамия, возможно, сыграла свою роль в культурной стерильности Испании.

В этот момент на сцену выходят два замечательных иезуита. Бальтасар Грасиан, директор иезуитского колледжа в Таррагоне, нашел время написать (1650–53) трехтомный роман «Критика», описывающий кораблекрушение испанского дворянина на острове Святой Елены, воспитание им одинокого дикаря, которого он там нашел (источник для Робинзона Крузо?), их совместные путешествия по миру и пронзительную критику европейской цивилизации. Их пессимизм и женоненавистничество восхитили Шопенгауэра, который назвал эту книгу «одной из лучших книг в мире».5 Один из друзей придал Грасиану международную значимость, отобрав из его произведений триста параграфов и опубликовав их под названием «Oráculo manual y arte de prudencia» (1653) — «Удобный оракул и искусство житейской мудрости». Шопенгауэр сделал один из многочисленных переводов. Некоторые примеры оракулов:

Избегайте затмевать хозяина… Превосходство всегда вызывало отвращение, и наиболее сильно оно проявлялось, когда оно было наибольшим. Небольшая осторожность поможет скрыть ваши обычные достоинства, как вы скрыли бы свою красоту в небрежном платье.6

Посредственность с промышленностью идет дальше, чем превосходство без нее.7

В удаче есть свои правила, ведь для мудрого не все случайно.8

Совершенство заключается не в количестве, а в качестве…. Некоторые судят о книгах по коленям, как будто они были написаны для упражнения рук.9

Думайте как немногие, говорите как многие…. Истина — для немногих… Пусть мудрый укроется в молчании; а когда он иногда позволяет себе говорить, пусть это будет в убежище немногих и понимающих.10

Умейте говорить «нет»… Отказ никогда не должен быть плоским, истина появляется по градусам…. Используйте любезность, чтобы заполнить пустоту отказа.11

Зрелость можно определить по тому, как медленно человек верит.12

Всегда есть время, чтобы добавить слово, но нет времени, чтобы взять его обратно.13

Испанские историки в это время были лучшими в Европе. Филипп II собрал в архиве в Симанкасе обширную коллекцию официальных бумаг и других документов, потому что, по его словам, «летописцы и историки были плохо осведомлены в государственных делах, и было желательно, чтобы устранить этот недостаток, собрать все такие материалы, которые могут оказаться полезными».14 С тех пор эти архивы являются сокровищем для историков. Иеронимо де Зурита проконсультировался с тысячами оригинальных документов при подготовке своих «Андес де ла Корона де Арагон» (1562–80 гг.) и заслужил в Европе репутацию точного писателя (exactissimus scriptor).

Величайший из испанских историков, Хуан де Мариана, был родным сыном каноника в Талавере. Оставленный в юности на произвол судьбы, он оттачивал свой ум на тяжелой нужде и нищете. Иезуиты, всегда быстро распознававшие таланты, дали ему строгое образование. В двадцать четыре года они отправили его преподавать в свой колледж в Риме, затем на Сицилию, потом в Париж, где его лекции по Аквинасу собирали восторженные аудитории. Его здоровье подорвалось, и в возрасте тридцати семи лет (1574) ему разрешили удалиться в дом своего ордена в Толедо, который он редко покидал в течение оставшихся сорока девяти лет. Там он написал несколько важных трактатов, один из которых (как мы увидим позже) вызвал международный фурор; другой, «О монетном деле королевства», был смелой атакой на девальвацию валюты Лермой; еще один, который он оставил ненапечатанным, излагал «Ошибки в управлении Обществом Иисуса». Главным занятием последних сорока лет его жизни была работа над «Историей восстания Испании» (1592), которую он написал на латыни, чтобы вся образованная Европа могла узнать, как Испания поднялась к лидерству и власти. По настоянию кардинала Бембо он перевел большую ее часть на чистейший кастильский язык в виде «Истории Испании» (1601), которая является самым гордым достижением испанской историографии, яркой в повествовании, красивой в стиле, мастерской в характеристиках, бесстрашной в честности — «самый замечательный союз живописной хроники с трезвой историей, который когда-либо видел мир».15

Как в таких произведениях старые хроники превратились в историю как форму литературы и философии, так и испанская художественная литература в эту эпоху перешла от рыцарского и пасторального романа, чтобы в один момент достичь высшей точки в истории романа. Рыцарские романы все еще были в изобилии; все в Испании, от Святой Терезы до Сервантеса, читали их с жадностью. Возможно, для некоторых читателей они были облегчением от возвышенной интенсивности испанской религии, ведь кредо романов — любовь, а преданность рыцарей — не Дева Мария, а дамы по их выбору или фантазии; чтобы защитить их или обладать ими, они сломали бы не одно копье и не один закон Божий или человеческий. Но во времена Сервантеса ярость к подобным историям спала; Монтень и Хуан Луис Вивес уже высмеивали их; а кортесы Кастилии давно (1538) жаловались, что «много вреда» «причиняют мужчинам, мальчикам, девочкам и другим» романы и что многих они «совращают с истинной христианской доктрины».16

Еще одно событие привело к вершине. В 1553 году неопределенный автор написал в «Лазарильо де Тормес» первый роман в стиле пикареско, «плутовском стиле», который делал героем веселого плута (пикаро), искупавшего свою бедность беззаконием, а беззаконие — остроумием. В 1599 году Матео Алеман опубликовал захватывающую «Житие пикаро Гусмана де Альфараче». Пять лет спустя Сервантес взял эти два настроения — угасающую мечту рыцарского рыцаря и юмористическую мудрость простого человека — и объединил их, душа в душу, в самом знаменитом из всех романов и самом лучшем.

II. СЕРВАНТЕС: 1547–1616

По испанскому обычаю, согласно которому каждого ребенка принято было называть в честь святого, чтимого в день его рождения, создатель Дон Кихота и Санчо Пансы был крещен Мигелем де Сервантесом в Алькала 9 октября 1547 года. Он, а возможно, и его отец, добавил к имени фамилию Сааведра — от кастильской семьи, с которой его галисийские предки вступили в брак