Начало эры разума - Уильям Джеймс Дюрант

IV. ФИЛИПП IV: 1621–65

Сын отличался от отца во всем, кроме экстравагантности. Внешне мы знаем его по многочисленным портретам Веласкеса: в Метрополитен-музее в Нью-Йорке ему девятнадцать лет (1624), он красив, белокур, уже располневший; в Национальной галерее в Лондоне он весел и уверен в себе в двадцать семь, крепок и мрачен в пятьдесят; в Прадо мы можем видеть его на пяти стадиях славы и упадка; он также во Флоренции, Турине, Вене, Цинциннате — должно быть, он провел половину своей жизни в студии Веласкеса. Но эти портреты показывают только его официальные черты; на самом деле он не был таким торжественным и гордым; мы представляем его себе более справедливо, изучая его детей на портретах Веласкеса; предположительно, он любил их до безумия, как мы любим своих. В действительности он был добрым человеком, щедрым к художникам, писателям и женщинам; не полусвятой, как его отец, но наслаждался едой и сексом, пьесами и картинами, двором и охотой, и был полон решимости получить от жизни максимум даже в умирающей Испании. Возможно, потому, что он так полно смаковал жизнь, поэзия и драма, живопись и скульптура расцвели при нем так, как никогда прежде и никогда больше в Испании. Когда удовольствия казались ему слишком распущенными, он умножал молитвы и полагался на свои добрые намерения, чтобы проложить дорогу на небеса. У него было тридцать два родных ребенка, из которых он признал восемь.45 Когда у него оставалось мало времени на управление государством, он передал свои полномочия и задачи одному из главных деятелей дипломатии XVII века.

Карьера дона Гаспара де Гусмана, графа Оливареса, шла удивительно параллельно и вразрез с карьерой Ришелье. В течение двадцати одного года (1621–42) великий граф вел против хитрого кардинала кровавую игру ума и войны за гегемонию в Европе. Веласкес показал нам Оливареса без страха и упрека, во всей грозности власти, его чопорные усы вьются, как свирепые скимитары, его мантии, ленты, цепи и государственные ключи провозглашают власть.46Его недостатки — имперская гордыня, быстрая раздражительность и суровая непримиримость — отталкивали всех, кроме тех, кто знал его самоотверженное рвение и усердие в служении Испании, его честность в продажной среде, его презрение к мирским удовольствиям, за исключением тех, которые служат для того, чтобы потешить короля, его экономное питание и простая личная жизнь, его горячая поддержка литературы и искусства. Он искренне старался умерить злоупотребления, остановить коррупцию, вернуть в казну прошлые доходы, умерить расходы на королевские учреждения, привить экономию и скромность в одежде и снаряжении, даже остановить жестокость инквизиции. Он взял на себя все тяготы управления, политики, дипломатии и войны. Он начинал свои дневные труды еще до рассвета и продолжал их, когда падал ниц от усталости. Его проклинало то, что Ришелье с такой же преданностью медленно, тонко, неумолимо подтачивал власть Габсбургов в Австрии и Испании. Чтобы ответить на этот смертельный вызов, нужны были армии в Каталонии, Португалии, Франции, Неаполе, Мантуе, на Вальтеллинских перевалах, в Нидерландах и в огромном и кровавом котловане Тридцатилетней войны. Но армии нужны были деньги, а деньги требовали налогов. Алькабала, или налог с продаж, был поднят до 14 процентов, задушив торговлю; сборщики растрачивали две трети налогов, прежде чем остатки попадали в казну. Так, с патриотической решимостью, Оливарес лишил Испанию экономической жизни, чтобы спасти ее политическую власть.

Мы не должны следить за всеми ходами этой кровавой шахматной партии; они ничего не добавляют к нашим знаниям и оценке человечества. Это было состязание сил, а не принципов, каждая сторона откладывала религию ради военной победы: Ришелье финансировал протестантские армии в Германии против католической Австрии, Оливарес посылал герцогу Роанскому 300 000 дукатов в год, чтобы продлить восстание гугенотов во Франции.47 В конце концов Испания потерпела сокрушительное поражение: ее власть на море была сломлена голландцами в битве при Даунсе (1639), а ее власть на суше — французами при Руссильоне (1642) и Рокруа (1643). Во время ослабления Испании Португалия и Каталония освободились (1640); и в течение девятнадцати лет Каталонская республика при поддержке Франции вела войну против Кастилии. Наконец любезный король, который доверял своему министру на протяжении сотни бедствий, неохотно отстранил его от должности (1643). Оливарес бежал из враждебного Мадрида в добровольное изгнание в далекий Торо; там, два года спустя, он умер в безумии.

Теперь Филипп на некоторое время взял управление на себя. Он сократил собственные расходы и добросовестно посвятил себя управлению государством. Но причины упадка Испании были вне его понимания и контроля. Войны продолжались, налоги не снижались, производство и население падали. По Вестфальскому миру (1648) Испания оказалась беспомощной и была вынуждена уступить независимость Соединенным провинциям после почти столетия напрасной войны. Пиренейский мир (1659) дал официальную санкцию французскому господству в Европе. На фоне этих бедствий умерла (1644) верная и терпеливая жена Филиппа, Изабель Бурбонская, а два года спустя за ней последовал ее единственный оставшийся в живых сын, дон Бальтасар Карлос, которого Веласкес изобразил таким соблазнительным. У короля остался только один законный ребенок, Мария Тереза, которую он отдал в жены Людовику XIV. Жаждая иметь наследника, Филипп в возрасте сорока четырех лет женился (1649) на своей четырнадцатилетней племяннице, Мариане Австрийской, которая была обручена с Балтасаром. Она наградила его двумя сыновьями: Филиппом Проспером, который умер в возрасте четырех лет, и будущим Карлосом Сегундо, Карлом II. Уставший король, страдавший от камней в желчном пузыре, ослабленный кровотечениями и изводимый монахами-магами, смирился со смертью (1665), утешая себя мыслью о наследнике и избавляя от осознания того, что его полуидиотичный сын завещает всю Испанию Франции.

V. ПОРТУГАЛИЯ: 1557–1668 ГГ

Три события ознаменовали эти годы в Португалии: она потеряла и отвоевала свою независимость, а Камоэнс написал «Лузиады».

Она разделила с Испанией экстаз экспансии и свирепость догм и опередила ее в упадке. Стремительное колониальное развитие истощило за границей ее самых предприимчивых сыновей; сельское хозяйство было заброшено или оставлено бездушным рабам; Лиссабон кишел продажными чиновниками, жадными купцами и пролетариями без гроша в кармане, которые жили в конечном счете за счет имперской эксплуатации или